"Ариадна Андреевна Васильева. Возвращение в эмиграцию, Книга 2 " - читать интересную книгу автора

Попов так заорал, что даже самому стало страшно.

Борис Федорович чувствовал перед Улановыми вину. Нет, не только из-за
печки. Печка - мелочь. Он не мог понять, отчего зародилось и гнетет его это
чувство, и избавиться от него не мог. Иногда даже по ночам ворочался с боку
на бок, и вставали перед его мысленным взором за этими Улановыми приехавшие
вместе с ними в Россию две тысячи человек.

Борис Федорович думал так: Уланову под сорок, а жизнь начинает с нуля.
Пусть он устроился на хорошую работу. Но, господи прости, что это за
должность - шеф-повар в столовке - для такого интеллигентного человека!

Вот этой пропадающей ни за копейку, ни за грош интеллигентности Сергея
Николаевича было нестерпимо жалко. Он понимал, что ему самому, при всем его
высшем и развысшем образовании никогда не достичь неуловимой, особой
внутренней культуры, присущей Улановым. Им она дана была по крови, а ему
нет. Нигде, ни в институте, когда учился, ни теперь, когда вращался возле
высших партийных сфер, а выше этих сфер уже, казалось, ничего и не было, он
таких людей не встречал. Хороших, порядочных, замечательных людей встречал,
а таких - нет. Получалось, что советская власть, изгнав их, что-то утратила.
Но думать о таком было просто страшно.

Жена поднимала с подушки сонную голову, заботливо гладила ладонью
плечо.

- Что, Боренька, болит?

Он успокаивал ее, приказывал немедленно спать. Она поворачивалась на
другой бок и сонно бормотала:

- О, господи, и когда ты со своей бюрократией распрощаешься...

Сгоряча он посоветовал Наталье Александровне пойти в вечернюю школу,
получить аттестат зрелости и поступить на заочное отделение в институт
иностранных языков. Как она шпарила по-французски! О, как она по-французски
шпарила! Раз он попросил, и она прочла наизусть стишок. И от начала до конца
по-французски!

От вечерней школы Наталья Александровна отказалась. Поздно. Он и сам
понимал, что поздно. И тут же, словно испугавшись неведомо чего, стал
внушать своим подопечным, чтобы они свою интеллигентность особенно не
выказывали, знанием иностранных языков не щеголяли.

Он свою мысль выразил в том духе, что некоторым людям бывает неприятно,
когда их унижают чьим-то превосходством. Сергей Николаевич сразу с ним
согласился. Но он неправильно Бориса Федоровича понял. Борис Федорович
намекал на всеобщую, укоренившуюся в стране, нетерпимость ко всему
выделяющемуся из общей массы. Ему самому эта нетерпимость никогда не
нравилась. Он чувствовал ее и злился, может оттого, что сам по крови был
вольный цыган, и ему временами становилось душно в затхлой атмосфере