"Иван Василенко. В неосвещенной школе" - читать интересную книгу автора

шоб ты здох!" В том же настроении я вошел во двор попечителя.
- Как, вы уже вернулись? - приветливо улыбнулся толстяк. - А ребята еще
гусей пасут.

- Василий Савельевич, объявите всем, чтоб шли записывать детей. Кого
сегодня не запишут, я их потом уж не приму. Так пусть и знают, - решительно
заявил я.
К моему удивлению, попечитель сразу же согласился:
- И правильно. Время идет - потом не догонишь. На что было и школу
строить? Гуси гусями, а азбука азбукой. Сейчас пошлю загадывать.
Прасковья! - крикнул он в окошко. - А ну швыдче сюды! - И, понизив голос,
объяснил - Я вам уже и сторожиху присмотрел: женщина одинокая, набожная,
тверезая. Что школу убрать и печь истопить, что послать куда. Вроде
ординарца при вас будет или, сказать, денщика, - улыбнулся он своей шутке.
- Вы что же, на военной были? - догадался я.
- А как же! Шесть лет царю-батюшке отслужил. В чине унтера на
сверхсрочной оставался.
На пороге показалась пожилая женщина в поношенном черном платье,
белобрысая, лицо круглое, без бровей, без ресниц. Она поклонилась мне в пояс
и сладким голосом, нараспев, сказала:
- Вот и хозяин мой приехал, сокол мой. Будем жить в ладу, в смирении.
Бог нас не оставит.
И сразу не понравилась мне: "Монашка, что ли?"
Прасковья взяла кнут и, странно подпрыгивая на ходу, будто брыкаясь,
пошла "загадывать", а мы с попечителем направились в школу.
Не прошло и получаса, как скрипнула дверь и по-праздничному одетый
мужчина, улыбаясь в прокуренные усы, ввел того самого коричневого от загара
мальчишку, который спасал меня от собак. Следом пришла женщина и привела
беленькую девочку, стыдливо закрывавшую рукавом лицо. А еще немного времени
спустя у стола, за которым я записывал своих будущих учеников, образовалась
уже очередь. Вот вам и гуси! Словом, к двенадцати часам все шестьдесят семь
детей и подростков деревни в возрасте от девяти до четырнадцати лет были уже
записаны. "Что значит проявить решительность и настойчивость", - подумал я.
От меня не ускользнуло, конечно, что кое-кто из родителей поглядывал на
безусого и тощего учителя с сомнением: куда, мол, ему справиться с такими
рослыми ребятами. Ладно. Пусть сомневаются, а я пойду своей дорогой.
Главное - не отступать, а делать то, что считаешь правильным. Вот только бы
не ошибиться, что правильно, а что неправильно.
Кровать мне в комнату еще не поставили, и первую ночь я провел в классе
на сиденьях двух сдвинутых парт, положив под голову кулак. Долго я ворочался
на своем жестком ложе, пока наконец заснул. А проснулся от назойливого шума
и крика. Открыл глаза - рассвет, выглянул из окна, а перед школой полчище
ребят. Там с криком: "Мала куча! Дави сало!" - барахтаются друг на друге,
здесь прыгают в чехарде через согнутые спины, кто вертится на одной ножке,
кто ходит на руках. Свист, гоготанье, смех, плач. И этакой-то оравой я
должен овладеть, заставить слушаться даже тех, кто ростом на полголовы выше
меня. Что-то похожее на робость прокралось ко мне в сердце, даже будто пол
качнулся легонько подо мною. Но тут же я вспомнил любимую поговорку отца:
"Не так страшен черт, как его малюют", наскоро умылся и вышел на крыльцо.
Те, кто был ближе, сразу умолкли. Постепенно утихли и остальные. Без особого