"Иван Василенко. Подлинное скверно" - читать интересную книгу автора

что со дня торжественного выпуска он обошел не меньше полдюжины разных
учреждений и переговорил, по крайней мере, с дюжиной знакомых канцеляристов
и влиятельных особ: это было видно по его лицу, которому он старался придать
самое обыкновенное выражение, но с которого не сходил отсвет заискивающей
улыбки, смирения и услужливости.
- А что, Митя, не хочешь ли ты поступить в съезд мировых судей? -
спросил он таким тоном, будто предоставлял мне полную свободу решать свою
судьбу и только подсказывал одно из могущих быть решений.
- В съезд мировых су-у-де-ей?! - Я мог ожидать чего угодно: писцом в
мещанской управе, переписчиком в нотариальной конторе, вторым помощником
младшего архивариуса, даже, если повезет, счетоводом в каком-нибудь банке,
но в съезд мировых судей... - Кем же?..
Отец развел руками:
- Ну, не судьей, конечно... На первых порах будешь копии снимать...
Я сказал, что подумаю и отвечу утром.

СУДЬЯ ПРАВЕДНЫЙ

Что такое суд, я немножко знал, поэтому и не ответил сразу.
Периоды моего более или менее спокойного, ровного существования не раз
сменялись бурными событиями. Другие люди сами тянутся к приключениям, но так
и проживут свою жизнь, катясь по однажды избранной колее. Я же иной раз и
сам не замечал, как оказывался в гуще необыкновенных происшествий. Так уж на
роду у меня было написано.
Еще когда мы жили в чайной-читальне общества трезвости, я часто забегал
к Павлу Тихоновичу Курганову. Мастерская его стояла на базаре. Это было
что-то вроде деревянного сарая, только с застекленным окном и трубой на
крыше. Чего только не висело на стенах и не лежало на полу этого сарая!
Старый велосипед с поломанными спицами, детская коляска без двух колес,
граммофон с погнутой трубой, швейная машина без ручки, мельничка для помола
зерна, фарфоровые чайники с медными носками, люстра с хрустальными
подвесками, книжный шкаф из дорогого красного дерева, но без боковой стенки,
какие-то рефлекторы и прожекторы, газовые фонари и вентиляторы.
Павел Тихонович был и слесарем, и лудильщиком, и столяром, и
часовщиком. Он все умел. Помню, принесла ему кухарка разбитого фарфорового
оленя. Павел Тихонович повертел фигурку в руках и сказал: "Воссоздать ее
невозможно. От оленя только рожки да ножки остались". - "А ты поколдуй, - со
слезами попросила кухарка. - Поколдуешь - и создашь. А то барыня меня со
света сживет". Вот какая была вера в волшебную силу пальцев мастера.
3десь я просиживал часами, не отрывая взгляда от рук "колдуна". Был он
маленький, сухонький, серенький, ходил неслышно и больше все молчал, только
синие глаза светились, как у святых на старых иконах. Но вещи, которые
приносили люди в этот удивительный сарай разбитыми и мертвыми, спустя
некоторое время приобретали прежние формы и краски, оживали и вновь
принимались двигаться, стучать, стрелять, молоть, вертеться, то есть делать
то, для чего и были раньше созданы.
В своей мастерской Павел Тихонович и работал и жил. Ночью, когда тьма
окутывала всю базарную площадь, только одно его окошко светилось. Он не
ходил ни в церковь, ни в театр, ни в парк, ни в ресторан и жил, казалось,
только для того, чтобы воскрешать умершие вещи. Когда весь город сходил с