"Иван Василенко. Подлинное скверно" - читать интересную книгу автора

мой мозг, мою душу. Чтобы впасть в такое состояние, нужен был толчок. А
тогда уж нахлынут вопросы за вопросами. Таким толчком сейчас был мой
разговор с Севастьяном Петровичем. Я знал, что это человек с мягкой,
деликатной душой, неспособный отвечать на зло злом, робеющий перед всяким
проявлением наглости и хамства. Как же мог он отдать всю свою жизнь службе в
таком нечестивом учреждении, как суд? Разве не лучше было бы пахать землю
или таскать в порту мешки с мукой? Или вот священник, который приводит в
суде людей к присяге: он же знает, что суд - это наказание, сопротивление
злу, как же он может помогать этому суду, если Иисус Христос учил: "Не
противьтесь злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и
другую. И кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему кафтан"? Или,
например, доктор Корнеев: он читает в коммерческом клубе публичные лекции на
темы: "Альтруизм и эгоизм", "Свет и тени нашей жизни", с горечью говорит о
Беликове и Ионыче- как же может он предупреждать через горничную своих
пациентов, что за визит следует платить не меньше трех рублей? Или местный
поэт Карпинский: в стихах, которые печатает наша газета в воскресном
приложении, он воспевает "тихие струны светлой души" и "белые венчики
голубиц-невест" - как же может он обзывать в ресторане официантов хамами и
требовать, чтобы они называли его "ваше высокоблагородие"? В чем же смысл
жизни вообще, если все так пошло, гадко, мелко и запутанно, если тех, кто
против этого восстает, кто пытается все это распутать, ссылают в тюрьмы,
казнят?
На другой день я опять пошел к Севастьяну Петровичу. Круглая седенькая
старушка сказала, что "у Севушки температуры, слава богу, сегодня уже нет",
и проводила меня в "зал". Севастьян Петрович сидел у окна, в глубоком
кресле, с книжкой в руке. Длинный халат, пышные волосы и большая борода
делали его похожим на нашего соборного дьякона. Он снял очки и кивнул на
книгу:
- Мучитель. И героев своих вымучивает, и читателя, и самого себя.
Истинный мучитель.
- О ком это вы? - спросил я.
- О Достоевском. Великий был писатель, но страшный. Вот не могу
дочитать его "Преступление и наказание". Терзатель душ человеческих.
Занятый своими мыслями, я тут только заметил, что все стены комнаты
были в книжных полках.

- Вы много читаете? - спросил я.
Он показал рукой на книги.
- Все читал. А иное и по два-три раза. Мельникова-Печерского люблю: "В
лесах" да "На горах". Обши-ирное чтение!.. В зимние вечера только подливай в
лампу керосину. Соловьева Всеволода Сергеевича с большим увлечением читаю.
"Жених царевны", "Сергей Горбатов", "Юный император" - одно интереснее
другого. А "Камо грядеши?" Сенкевича Генриха! Я своей Настасье Петровне даже
вслух читал. На десять вечеров хватило. Сейчас "Ниву" с приложением получаю.
А выйду на пенсию, времени свободного прибудет - тогда можно и "Родину"
выписать. К "Родине" тоже интересные приложения дают.
- Севастьян Петрович, вот вы перечитали сотни книг, скажите, в чем же
смысл жизни? - с болью в голосе спросил я. - Зачем мы живем? Зачем вы,
прожив такую большую жизнь, исписали в суде пуды бумаги?
Севастьян Петрович вскинул голову, в его маленьких добрых глазах я