"Иван Василенко. Подлинное скверно" - читать интересную книгу автора

увидел испуг.
- Ты... ты меня про это не спрашивай, - прошептал он побелевшими
губами. - Я про это не знаю... Я про это знать не хочу...
И, конечно, я больше не спрашивал. Мне стало ясно: старик с его доброй
душой сделался книголюбом потому, что "Жених царевны" и "Камо грядеши?"
отвлекают его от страшных мыслей, зачем он истратил полвека на писание
решений неправедных судей.
Некоторое время мы сидели молча.
- Вот что, - сказал он, вздохнув, - приведи-ка сюда этого частного
поверенного... ну, который писал жалобы Курганова. Иорданский, что ли?
Может, что-нибудь придумаем.
Возможность вывести судебное дело Павла Тихоновича из тупика, хотя бы
даже и чуть наметившаяся, сразу взбодрила меня. Я тотчас же отправился к
Павлу Тихоновичу. Вместе мы обошли с полдюжины трактиров, пока в самом
шумном из них, с музыкой, звоном посуды и пьяным гвалтом, не обнаружили
стряпчего в компаний подвыпивших людей, обутых в гигантские, с широким
раструбом сапоги. Узнав, что его ждет у себя Севастьян Петрович, стряпчий,
бородатый человек с морщинистым испитым лицом, сказал:
- Севастьяна Петровича я уважаю и немедля отправляюсь к нему. До
свиданьица, господа рыбаки. Спасибо за угощение. Будьте благонадежны: ваше
дело - в шляпе... виноват, я хотел сказать, в баркасе. Так будет верней.
Пошли.
Павел Тихонович вернулся в свою мастерскую, а я повел стряпчего в
Кузнечный переулок. Сиплым то ли от водки, то ли от многоговорения голосом
он рассказал мне по дороге с десяток анекдотов из судейского быта,
чрезвычайно схоже изобразил нашего секретаря, когда тот провозглашает: "Суд
идет!" - и под конец попросил у меня взаймы до четверга тридцать копеек.
К Севастьяну Петровичу в дом он вошел один, я же остался ждать снаружи.
Когда переулок погрузился уже в сумерки и жители выходили из калиток и
закрывали окна ставнями, стряпчий окликнул меня:
- Где вы тут? Ведите меня обратно в трактир. Я остро чувствую, что
недопил. - Был он в самом радушном настроении. - Чудный старик, чудный!
Какая душевная чистота!.. На месте бога я взял бы его живым на небо и вручил
ему ключи от рая. Чудный, но... наивный. До глупости наивный, извините меня
за откровенность. Он собственноручно написал: "Дело по жалобе Курганова на
решение суда седьмого участка в съезд мировых судей не поступало". Написал и
посоветовал отнести сию справку Чужеденковым репортерам. Вы их знаеге? Нет?
А Чужеденко? И Чужеденко не знаете? Так что же вы тогда на свете знаете?
Чужеденко - это редактор нашей газеты. Когда он знакомится с важным лицом,
то говорит всегда так: "Представитель прессы, редактор местной газеты Козьма
Денисыч Чужеденко". Ходит в черной бархатной куртке, носит бородку, золотое
пенсне и притворяется либералом. А у Чужеденко есть два репортера: один
длинный, как фонарный столб, и зовется в народе "Иноходец", а другой
короткий, как чугунная тумба в порту, и зовется "Мопс". Оба тоже в бархатных
тужурках, но весьма заношенных, и оба заикки. Весь день рыщут по городу,
добывают материал под рубрику "Местная хрогика" и "Происшествие". Чудное
зрелище, когда они встречаются на улице. Иноходец, глядя с вышины вниз,
спрашивает: "Т-т-ты от-от-откуда?" А Мопс, в голову кверху, отвечает:
"С-с-с-с пожара. Склад дот-т-тла сгорел. А т-т-ты?" - "А я из с-с-суда. На
д-д-десять лет законоп-п-патили". Оба они берут у нашего достопочтенного