"Юрий Васильев. Ветер в твои паруса (Роман-газета No 12 1974 г.)" - читать интересную книгу автора

машину в очень трудных условиях. В почти надежных условиях. Но не смог. И
вот... теперь его нет.
- "Аннушка"? - спросил пилот.
- "Аннушка".
- На Зеленой косе?
- Там...
- Тесен мир. Я и не знал, что это молодой Строев. Погиб он геройски.
М-да... А я вот свое отлетал. Цветы теперь разводить буду. Или еще
что-нибудь. Дочку замуж отдаю... Он допил пиво, поднялся. Его собеседник
тоже встал.
- Ну, счастливой дороги, - сказал пилот. - Приятно было поговорить. - И
посмотрел на Павла. Потом на Олега. - Приятно было поговорить, - повторил
он. - Только на лед в Беринговом море садился не летчик Строев. Там сел мой
старый товарищ. Но пусть будет так, как вы говорите. В конце концов, право
на легенду надо заработать. Это трудное право.
Они направились к выходу. У самой двери пилот остановился, пошарил в
карманах, потом подошел к музыкальному ящику и сунул в прорезь монету. Ящик
заиграл полонез Огинского. Пилот постоял минуту, поднял в знак прощания руку
и вышел.
Венька тоже любил этот полонез. И злился, когда его называли
сентиментальным. "Просто мы очень любим рядиться в тогу эдакого
рационализма, - говорил он, - и если, не дай бог, человеку взгрустнется от
музыки или от картин Левитана, то он сам страшно пугается, потому в наш век,
видите ли, некоторые считают признаком недостаточно сильного характера.
- Слышишь? - сказал Олег. - Это как память о Веньке. Он хотел, чтобы в
его честь в тундре сложили песню... Может быть, мы и услышим ее.
- Да, - сказал Павел. - Только я не услышу.
- Ты не услышишь, - согласился Олег. - В Ленинграде у тебя будут другие
заботы, куда масштабней здешних. И другие имена будут. Другие люди вокруг.
Ты уже не услышишь.
Ну вот, - подумал Павел. - Это должно было случиться. Как ни крепился
Олег, как ни старался казаться бесстрастным и все понимающим, он все-таки не
выдержал. Дал понять, что я не просто уезжаю. Что я уезжаю из их мира. Из их
жизни. Из нашей общей жизни, и все, что теперь будет совершаться здесь, меня
уже не коснется.
Нет, он никогда не назовет меня дезертиром. Он просто скажет, что
"ветер по-разному дует в наш парус", как говорил когда-то Венька, скажет,
что раньше я любил крутую волну и соленые брызги в лицо, любил идти против
ветра, а теперь устал, присмирел и пустил лодку по ветру.
Он скажет так или почти так.
Хорошо, пусть говорит. Но сначала скажу я.
Я устал. Я просто по-человечески устал. Дороги, которые я прошел вместе
с вами, с тобой и с Венькой, с капитаном Варгом, - дороги эти всегда во мне,
но теперь мне уже просто трудно шагать по ним...
Ты помнишь, Олег, как несколько лет назад прилетел к нам в тундру
московский фотокорреспондент? Как алчно светились его глаза при виде яранг и
оленей? Ему нужен был шаман, хоть самый завалящий; ему нужны были птичьи
базары и непролазные топи, в которых тонули бульдозеры, ему нужен был шторм
и северное сияние. Он был очень жаден до всего этого.
И он сказал тебе: "Пожалуйста, будьте добры, покажите здесь что-нибудь