"Борис Львович Васильев. Прах невостребованный " - читать интересную книгу автора

каналья! Поневоле пришлось дать согласие: все равно, если не захочет, то и
не отпустит. Ну, Женек, опять ложусь и буду мечтать о скором свидании. Хоть
бы спокойно у нас здесь было: свечку бы за немцев поставил!
Крепко тебя целую, дорогая. Пока не пиши.
Твой Федра".
"1 января 1917 года. Штаб полка.
С Новым годом, дорогая! От всей души желаю, чтобы этот год был таким же
солнечным, как у нас сегодняшний день. Мне он уже принес нечто новое - в
отпуск раньше конца января мне не вырваться: полковой адъютант уезжает в
трехнедельный отпуск, а вместо него остаюсь я. Таким образом, я могу ехать
только по его возвращении. Командир полка, назначая меня заместителем
адъютанта, сказал, что уж больше из штаба он меня не отпустит - я буду или
делопроизводителем полкового суда, или заместителем адъютанта. Таким
образом, мне предстоит дилемма: или быть в строю, подвергаясь ежечасно
опасности быть убитым, или быть в штабе, что почти вполне безопасно, но это
последнее связано с невозможностью получать то, что получают строевые
офицеры, т.е. награды. Я долго над этим думал и, хотя я далеко не свободен
от честолюбия, все же решил, что лучше быть живым без боевых наград, чем
мертвым с ними. Если бы тебя не было, то тогда другое дело! Ты хотя
иронически молчала, моя дорогая, но я хорошо видел, что мое стремление на
фронт жестоко оскорбляет твое чувство ко мне: словно я сбежал от тебя! Может
быть, ты была права в своем недовольстве моей черезчур активной
воинственностью, но и я был прав со своей точки зрения. Теперь я достаточно
исполнил свой долг и потому со спокойной совестью согласился на причисление
себя в "штабные".
В прошлом письме я просил тебя пока мне не писать, думая, что скоро
уеду в отпуск, а теперь, Женек, скорее пиши! Передай, пожалуйста, мои
поздравления с Новым годом всем "империальцам" и, конечно, Оле.
Твой Федра".
"25 января 17 г.
Вот уже больше месяца, как от тебя ни одной строчки. Сперва я был
спокоен, думая, что ты не пишешь в ожидании моего приезда, но потом... Чего
я только не передумал, каких только предположений, догадок и мучительных
сомнений я не пережил. Я тебе послал от 15 дек. по настоящее время 4 письма
и 2 телеграммы, но безрезультатно. Милая Женек, что с тобою? Минутами острой
болью пронзает мысль, что ниточка, которую я считал такою прочною,
порвалась: не слишком ли я переоценил силу ея сопротивления? Твое молчание
не есть ли результат моего признания в "послесокольничьем падении". Поняла
ли ты меня, поверила ли? Ради Бога, хоть одно слово!
Живу как-то бесцветно. Пишу это уже не впервые, и, может быть, тебе это
надоело слушать, но теперь, когда в душу прокрадываются сомнения и боязнь
потерять тебя... Женек, неужели твое молчание - начало конца? Ради Бога,
только правду!
Твой Федра".
"10 марта 1917 года. Действующая армия.
Дорогая! Вот уже почти три месяца, как от тебя я не получил ни одной
строчки. Не надеясь уже ни на что, я прошу тебя, прошу в последний раз
ответить мне искренне и прямо. Ты всегда подтрунивала над моею
"психологиею", не знаю, может быть, ты была права, но эта самая психология
подсказывает мне, что в тебе произошла "переоценка всех ценностей". Ты меня