"Константин Ваншенкин. Во второй половине дня " - читать интересную книгу автора

какой-нибудь из них. И вдруг он быстро взял из груды две маленькие, чуть
пожелтевшие и с обломанными уголками карточки и придвинулся с ними ближе к
лампе.
Непроизвольно раздвинув губы в улыбке, он смотрел на такое близкое,
юное, серьезное лицо Коли Пьянкова, на его круглую шапочку-кубаночку, из-под
которой выбивались такие же прямые и светлые, как и у самого Дроздова,
северные волосы.
А на обороте твердой Колиной рукой было выведено:
"На добрую память наилутшему другу с юных лет нашего проживания.
Алексею от Николая. 11 марта 1941 года".
Продолжая улыбаться, он отложил этот и поднял ближе к глазам второй
снимок, держа его в своих жестких пальцах, и улыбка стала медленно сходить с
его лица, так и не уйдя вся, заменилась болью.
На карточке была девушка в беретике, пышные шестимесячные кудряшки
обрамляли ее широкое в скулах, добродушное лицо. Он перевернул карточку и
прочел проникновенную надпись:
"На память Алеше от Маруси. В дни дружеских отношений.
Здесь нет красы, она не каждому в жизни дается, Здесь только простая
душа и спокойное сердце в ней бьется".
И тоже дата, чтоб не забыл: 2.XI-1941 г.
Дроздов снова посмотрел в ее спокойные глаза, как бы стараясь
встретиться с ней взглядом, и вдруг резко вспомнил, увидел, почувствовал,
как он лежит на снегу, а смерть его рядом.
Тогда был уже март, солнце сильно припекало, и слепил глаза весенний
крупитчатый снег, рыхлый, хоть лепи снежки, - он лежал на этом насте,
раскинув руки, и снег подтаивал под ним. А сначала было раннее утро,
густеющая синева неба, голый березняк вдали, и их безнадежная атака, их бег
по рыхлому снегу вверх по склону и шквальный огонь, которым их встретили. Он
бежал, делая тяжелые прыжки, голенастый, забрав под ремень полы шинели,
хватая воздух ртом и сжимая легкий, недавно полученный автомат ППС, висящий
на груди. Перчатки он сбросил, и они болтались на шнуре, как у детей. Он
бежал вперед, при каждом шаге проваливаясь по колено в снег, задыхаясь и уже
не слыша немецкого огня, но он услышал, как прямо навстречу ему движется
что-то, все ближе, ближе, шелестя и широко раздвигая воздух, и этим
раздвинутым в стороны, спрессованным воздухом его опрокинуло на спину. Он
рухнул, раскинув руки, а его черный ППС полетел через плечо и воткнулся
стволом в снег, и брезентовый ремень автомата сдавил Дроздову шею.
Неимоверных усилий стоило ему поднять руку и оттянуть, ослабить ремень. И в
это время рядом прошла смерть, совсем близко, и даже чуть коснулась его - он
не понял только, раскаленным или ледяным было ее дыхание.
Когда-то давно, когда они ходили в шестой или в пятый, - в той, другой,
нереальной, жизни, дружок Колька Пьянков зимой позвал его в какой-то
подъезд, где под лестницей была батарея водяного отопления, и сказал:
- Тронь-ка...
Лешка снял рукавичку, дотронулся до пыльного ржавого железа и сразу
отдернул пальцы, не разобрав - горячо оно, как кипяток, или же совсем
промерзло. Там, конечно, было все не так, как тут, ерунда, пустяк, но и
здесь, слыша дыхание смерти (а он точно знал, что это смерть), тоже
невозможно было понять, какое оно, это дыхание. Он лежал на спине, раскинув
руки, под ним уже таял и оседал снег, а вверху была синева глубокого