"Константин Ваншенкин. Графин с петухом " - читать интересную книгу автора

- Здоров парень!
В каких только переделках не побывали они. И прыгали вместе, и спали на
снегу, и ходили к девчонкам в барак на кирпичный завод, и лежали под огнем в
перелеске у той проклятой деревни.
И много раз потом возникало у него мучительное чувство: "Эх, был бы
Коля!" И сейчас он подумал не о Пашке, а снова о Коле и пожалел себя, что не
сможет, войдя в землянку, увидеть его. Вот бы кто обрадовался, узнав о
сегодняшней встрече. Здесь была особая история.
Однажды перед баней пропускали их одежду через дезкамеру - "вошебойку",
и они сидели голые под соснами, ждали. Это был парад шрамов - от ранений,
экземы, фурункулов. Только один старшина был одетый - у него вшей быть не
могло. Нательное белье после бани им, конечно, выдавали чистое, а новое
обмундирование получали редко и лишь те, кто совсем уж поизносился. В
"вошебойку" забирали не только гимнастерки и шаровары, но даже обмотки.
Оставались только ботинки, и они сложили в них документы и всякие мелочи. И
тут Коля увидел у него в ботинке письма и поинтересовался, откуда. Это были
старые нежные Зинины письма, которые она присылала еще в карантин, почти
совсем истертые, неизвестно зачем хранимые, ведь он уже давно не думал о
ней. Коля попросил прочитать, вернул и сказал, простодушно улыбаясь:
- Хорошо бы вступить в переписку.
И они действительно начали переписываться, и в каждом письме она
передавала привет Боре, но переписка эта длилась совсем недолго.
Он очень много потерял, потеряв Колю. Он потерял часть себя. Ему всегда
хотелось что-то значить в его глазах, ему это было приятно. Он привык к
тому, что у него есть близкий человек. С этой утратой был утрачен некий
смысл, стало неинтересным многое из того, что происходило и говорилось во
взводе. Утром он просыпался с ужасающим ощущением пустоты и потери. Это
повторялось каждое утро.
Коля погиб в его отсутствие, от случайной пули. Первый, сообщивший ему
это, был совсем чужой человек, из другой роты. Все знали об их дружбе, и
когда Лутков вернулся из медсанбата, все наперебой говорили ему о Коле. И он
отвечал: "Я знаю. Я уже знаю". Он точно знал, что такой дружбы у него не
будет никогда.
Больше, чем с кем-нибудь другим, он сблизился потом с Пашкой Кутилиным.
Этот его дружок и напарник по котелку был не из своих, а новенький, по
неизвестным соображениям командования переведенный из другой бригады.
Помкомвзвод Агуреев сразу поставил его дневальным. Была оттепель, землянку
их затопило, и Пашка стоял снаружи. Второго дневального, Стрельбицкого, не
было, крутился, наверно, на кухне, и новенький не решался отвлечься от
дневальства и поесть - мимо, по линейке, то и дело проходили офицеры. На
пеньке стоял, видимо, остывший уже котелок с супом.
- Давай подменю, - сказал Борис.
Тот быстренько похлебал супчику, потом спустился в землянку, прыгнул на
сухие нары, достал из вещмешка маленькую банку американских консервов,
открыл финкой и ровно половину оставил Луткову.
В деле они еще не побывали вместе, но как будто это был неплохой
парень. Он быстро прижился во взводе и жалел о прежней своей бригаде, лишь
когда вспоминал врачиху. Там у него был роман с молодой врачихой. Это было
неправдоподобно: воинская часть, полно офицеров, сержантов и обеспеченных
старшин, а она предпочла неимущего и бесправного Пашку. Но Борис поверил