"Константин Ваншенкин. Графин с петухом " - читать интересную книгу автора

- Как примем дневальство, давай сразу поезжай, а часовым поездом
вернешься...
Что-то внутри радостно откликнулось на эти слова, но сам он сказал
хмуро: - Все. Хватит.
- Да брось ты, помириться вам надо, - не унимался Пашка, - она ж тебя
любит. Давай я сам поеду, поговорю с ней. Как примем дневальство, сразу
поеду, а часовым поездом вернусь.
Лутков не ответил. И едва только с противогазом на боку, финкой на
ремне и красной повязкой на рукаве он стал в первую смену на пост возле
тумбочки, у выхода из землянки, Пашка натянул пилоточку на бровь и
подмигнул.
- Погоди, - остановил его Лутков. - Если уж едешь, то так: я к ней не
поеду, запомни твердо. Захочет - может приехать в воскресенье утренним
поездом.
- Все ясно, - серьезно ответил Кутилин и выкатился из землянки.
Рота вся была наверху, ребята курили на задней линейке, потом чистили
оружие, а почистив и смазав, спускались, ставили автоматы в пирамиду и сразу
выходили, не задерживаясь. Наверху было хорошо, пахло весенним, вполне
проснувшимся лесом. Солнце, чем ниже, тем быстрее, проваливалось между
сосен, но небо над землянками еще долго жило воспоминаниями о нем и не могло
погаснуть. Сыграли сигнал на ужин, рота разобрала котелки и ушла с песней.
Сквозь маленькое неотмываемое окошечко Луткову была видна сосна,
вернее, ее ст?ол, середина ствола, - основания и вершины не было видно.
Иногда ствол слегка, почти неуловимо, покачивался, но чаще был неподвижен.
Сбоку смутно начинала зеленеть ветка березки, а ствол сосны, резкий, от
подоконничка до верхнего оконного среза, вытянутый, четкий, в чешуйчатой
прекрасной коре, был как жизнь, которой не помнишь начала и не знаешь конца.
Вернулась рота, многие остались наверху курить. Мишка Сидоров принес
ужин дневальным - треть котелка перловой каши, чай в другом котелке, две
пайки хлеба и сахар.
Дежурный по роте старший сержант Агуреев давно уже заметил своим
блатным взглядом отсутствие Кутилина, но ничего не говорил и ни о чем не
спрашивал, - слишком многое связывало их с Лутковым, слишком давно они
служили вместе и слишком серьезное общее дело предстояло им впереди. Он был
сейчас недоволен, но он уважал Луткова.
А тот сунул ужин на окошко и стоял возле тумбочки как ни в чем не
бывало. Пост дневального это, конечно, не то что пост часового, но все равно
приступать к еде было сейчас невозможно.
- Лутков! Как рота на поверку уйдет, подметешь, - приказал Агуреев.
- Есть.
Он только управился, как веселая ввалилась после вечерней прогулки
рота, стала разбираться ко сну, не дожидаясь отбоя.
Они, не торопясь, разувались, расправляли портянки, ставили в ряд
ботинки и сапоги, складывали в головах обмундирование.
Старички Боровой и Голубчиков, как обычно, копались в своих вещмешках,
что-то проверяли, перекладывали и тихо разговаривали между собой - у них
были свои дела и интересы. Мишка Сидоров уже спал, как подрубленный,
разбросав могучие руки. Витька Стрельбицкий что-то рассказывал в своем углу,
на верхних нарах, оттуда доносился хохот. Приглушенно прозвучал сигнал
трубы. Агуреев крикнул властно: