"Константин Ваншенкин. Графин с петухом " - читать интересную книгу автора

вышла в другую комнату и плотно притворила за собой двери.
- Здравствуй, - сказала Зина как бы задумчиво. - Ах, как неудачно.
- А что?
- Ты понимаешь, я сегодня занята, - он молчал, - во-первых, мне нужно
вечером пойти в институт, - как всегда она не добавляла, что же во-вторых.
- Обязательно нужно? - спросил он спокойно.
- Да, - сказала она ласково. - Обязательно. Очень неудачно.
- Я могу пойти с тобой.
- Ты понимаешь, - ответила она уже с легкой досадой, - я не могу
сегодня. За мной зайдут.
- А, - сказал он, - понятно.
Нужно ли было хитрить, ловчить, садиться на ходу на товарняк,
спрыгивать, сторониться патрулей?! Дурак, нужно было сидеть за землянкой,
привалясь спиной к сосне, курить, прикрыв глаза, слушать, как врет о
чем-нибудь Стрельбицкий, и ждать сигнала на ужин.
- Боря, давай в другой раз, - в ее ласковых интонациях угадывалось
нетерпение.
Это были люди разных эпох, разных миров, люди, не понимающие друг
друга. Они говорили на разных языках. На том языке, который знали они оба,
нельзя было говорить обо всем, о важном, о главном. Он годился лишь на то,
чтобы говорить о легком, о ерунде. На нем еще можно было говорить о прошлом.
- Другой раз не скоро будет. Ну, что ж, - и уязвленный, жалея себя за
все свои старания, он вдруг в Одном слове выразил нараставшее ощущение: -
Надоело?
Спросил, уверенный в обратном, ожидая шумного возмущенного
опровержения, но такового не последовало.
Тогда его прожгло нестерпимой обидой.
- Все! Больше меня не увидишь, - крикнул он, с удивлением отмечая про
себя, какое у него чужое лицо, и вышел, может, чуть медленнее, чем
следовало, бросив за собой дверь. - Ну, погоди, пожалеешь, - шептал он,
широко шагая по пыльной улице, хотя и ему самому было, по совести,
неизвестно, почему она должна пожалеть. Попался молоденький инкубаторный
лейтенант, Лутков заметил его слишком поздно и не поприветствовал, но тот не
остановил, не сделал замечания.
На душе было скверно, но он знал, что все пройдет, и знал это
совершенно точно, потому что знал на опыте.
По дороге к вокзалу он увидал из окна трамвая часы на столбе и подумал
удовлетворенно: "Хорошо, сегодня на пятичасовой успею".
И, уже сбегая по скрипучим ступеням вниз к расположению, вспомнил о
фотокарточке и сокрушенно пожалел, что не вернул ее, не догадался. Нужно
было спокойно положить ее на стол: "Возьми, пригодится!" Действительно, там
же не было сказано, что "самый дорогой" именно он, Борька Лутков. Ее можно
было подарить и другому. А может, она и до него у кого-нибудь уже побывала.
Он поспел к самому ужину. Пашка удивился его быстрому возвращению, но
ни о чем не спросил.

7

А через несколько дней, когда они заступали дневальными по роте, Пашка
предложил: