"Константин Ваншенкин. Графин с петухом " - читать интересную книгу автора

Знакомый парень-санинструктор, - вот оно, преимущество долгой службы в
одной части, - дал ему два листочка-направления на консультацию в госпиталь,
уже со штампом и печатью - оставалось проставить число. И даже диагноз
написал: воспаление среднего уха. Госпиталь, разумеется, размещался в
городе.
И он ездил к ней и шагал по длинной боковой улице, вдоль маленьких
домиков, дощатых заборов, голых палисадников, и стучал в обитую клеенкой
дверь, и встречал в упор ее взгляд - это был лучший миг - и сидел с ней в
темноте на лавочке, обняв ее и попыхивая самокруткой.
Она подарила ему фотокарточку, не очень удачную, в пальто и в берете.
Белобрысый Двоицын, когда Борис показывал снимок во взводе, выглянул из-за
плеча Витьки Стрельбицкого и спросил:
- Из ремесленного, что ли?
- Иди ты, - послал его Лутков.
А Стрельбицкий и другие одобрили.
Снимок был, конечно, мало удачным, он не передавал не только цвет ее
глаз и кожи, но была утрачена живость взгляда и улыбки. Для Луткова ценность
карточки была в другом - в надписи на обороте. Там было написано ее округлым
почерком: "Самому дорогому". Что ни говори, на такую надпись приятно
смотреть, хотя он подумал сразу же: "Значит, есть еще другие, просто
дорогие, а я самый дорогой".
Стояли темные весенние вечера. Они сидели на лавочке, мимо проходили
люди, не замечая их. Они сидели, прижавшись друг к другу. Борис жалел, что
еще холодно и она в пальто. Они никуда не ходили, даже в кино, ему не
хотелось тратить на это время, он почти слышал, как оно убыстряет ход. Оно
шло ровным металлическим шагом, как ходики на кухне, со звуком, похожим на
щелканье языком.
Они сидели на лавочке в темноте. У него не появлялось мысли о том, что
нужно бы чем-нибудь угостить ее или сделать подарок. Такой мысли не из чего
было родиться, ведь у него ничего не было. Но у него не было и ощущения
своей неполноценности. Нет денег? А откуда им быть? Ведь он сейчас солдат.
Они жили сейчас по непохожим законам, хотя и непохожие законы похожи
уже одним тем, что они законы. Но они сидели в темноте на лавочке так тесно,
что возникшее в нем щемящее ощущение быстро идущего времени иногда
передавалось и ей.
- Когда вы уедете?
- Скоро. Будешь меня ждать?
- Да, - отвечала она с готовностью и сама начинала строить планы, как
они встретятся, как она, окончив институт, будет преподавать свою географию
где-нибудь в глуши, и он приедет, и тоже будет там работать и учиться
заочно. Или устроятся и станут жить в большом городе, там у него будет
больше возможностей.
- Я в тебя верю.
Должно быть, где-то слышала или читала эту фразу и теперь говорила ему.
Они тесно сидели на скамейке, мешались их запахи дешевых духов и махорки, ее
волосы текли по его щеке, но оба они понимали, что все это, о чем они
говорят, нельзя принимать вполне серьезно.
Резко потеплело, он был уже в пилотке и без шинели. Он постучал
посредине дня в обитую клеенкой дверь. В полутемной комнате она стояла у
тусклого выцветшего трюмо и повернула навстречу ему завитую голову. Ира