"Константин Ваншенкин. Авдюшин и Егорычев " - читать интересную книгу автора

всюду были люди в белье или в халатах, из-под которых торчали кальсоны, -
люди на костылях, с перебинтованными головами, с руками в гипсе.
Он лежал на столе, под зеркальной лампой, совершенно не заботясь о том,
что голый, а кругом сестры и санитарки, а врач, занятый чем-то своим,
говорил ему:
- Не робей, брат, ничего не услышишь. Считай до десяти! - И залепил ему
нос мокрой, со сладко удушающим запахом ватой.
- Раз... два... три...
- Считай, считай...
- Четыре...
Острая, нечеловеческая боль пронзала его, жила в нем. И не то чтобы
подступила, даже очень сильная, а потом отпустила - нет, она была
беспрерывной, непрекращающейся, и это длилось бесконечно. И невозможно было
поверить, что настанет такое счастье и ее не будет совсем.
О ней нельзя рассказать кому-нибудь - человек, не испытывавший ее,
никогда не поймет, что это такое. И даже сам ты, когда она пройдет, словно
забудешь, какой невыносимой она была, и будешь разговаривать и смеяться как
ни в чем не бывало. Лишь когда она с тобой, внутри тебя, в душной ночной
палате, ты знаешь, как это страшно.
Потом (через неделю? через две?) сестра и нянечка делали ему перевязку
в палате, осторожно его переворачивая.
- А красивый парень! - сказала нянечка.
- Они все красивые!
Очнулся, посмотрел направо - там лежал уже другой человек, а не тот, с
желтым лицом.
- А где тут лежал один?
Пожилой боец с усами, сидящий, свесив ноги, на койке в углу, ответил
неопределенно, немного замявшись:
- А его уже нету...
Так длилось долго, пока однажды он не открыл глаза и не почувствовал,
что уже выздоравливает бесповоротно. За окном была видна крыша дома и рядом
сосна, и они были в снегу, в густом белом снегу, блестящем и искрящемся, а
над ними сияла чистая синева неба.
Николай лежал на спине и, улыбаясь, смотрел на эту крышу, и сосну, и на
ворону, которая, прилетев, обрушила вниз целую гору сухо рассыпавшегося
снега.
И нянечка, прибиравшая в палате, увидела его взгляд и улыбку и тоже вся
заулыбалась, засветилась.
- Никак получшило, сынок?
Вошла сестра и тоже радостно вскинула брови.
- Как зовут, сестрица? - слабым голосом весело спросил Николай, не
зная, куда девать свое веселье, - Клава!
- О! Тезка!
Он уже сидел, привалившись спиной к подушке, и, подложив книжку, писал
домой, жене Клаве. Так она писала ему когда-то из родильного дома - слабыми
карандашными буквами без нажима. А за окнами пела метель, во дворе госпиталя
раскачивался фонарь на столбе, и тень от столба качалась на снегу, как
маятник.
"Дорогой Коля, мы с Мишей живем хорошо, чего и тебе желаем. Миша уже
стал большой, у него шесть зубков. Очень он на тебя похож. Когда началась