"Константин Ваншенкин. Авдюшин и Егорычев " - читать интересную книгу автора

война и от тебя писем не было, у меня пропало молоко, и Мишу я кормила
искусственным питанием. Сейчас он в яслях, я работаю в горячем цехе, там
плотят хорошо, ты знаешь. Получили твое письмо и из него узнали, что ты был
в окружении. Коля, хорошо бы после госпиталя отпустили тебя в отпуск хотя бы
дней на двадцать. А у Маруськи Копыловой мужа на месяц отпустили после
ранения..."
Николай потянулся. "Неплохо бы!"
Вошел усатый пожилой боец - единственный ходячий из их палаты, он
слушал в коридоре радио. К нему все повернулись - какая сводка?
- Катится фриц от Москвы почем зря!
Они лежали все в одной палате - восемь человек, - но у них не было
особенного желания сближаться, потому что они знали, что они вместе только
временно, а потом выпишутся не разом и разъедутся по разным частям и никогда
не увидятся.
У них была общая судьба - всех их ранило на войне, - но она, эта
судьба, была слишком общей.
Когда попадался земляк или боец с одного фронта, направления, это было
приятно, с ним можно было обменяться мнениями или вспомнить что-либо,
понятное по-настоящему лишь им двоим. Но то, что они скоро расстанутся,
мешало сближению.
Он поднялся, подошел к окну, смотрел долго, жадно, не отрываясь, хотя
за окном ничего особенного не было, но был дом, раньше он видел только его
крышу, и сейчас страшно интересно было, каков же он весь, этот дом, и кто
там живет и что делает, и какая это сосна, у которой прежде он видел только
вершину, и сколь она высока, и какая под ней скамеечка.
Он вышел в коридор, посмотрелся в большое зеркало. Лицо у него было
нехорошего цвета, как у всех долго лежавших в постели. Встретил сестру
Клаву, обнял ее: "Клавочка!" Она глянула ему в глаза, усмехнулась:
"Поправился?" - и привычно, мягко оттолкнула его.
Нет, не пустили его в отпуск. Он вместе с командой ехал в часть, лежал
на полке, подложив вещмешок под голову, курил госпитальный табак и, смутно
улыбаясь, вспоминал медсестру Клаву, которая была не очень строга к нему, и
жену Клаву ("отвык я от нее"), и совсем отдаленно - Музыкантова, Мылова,
сосновые шумящие леса.
Но мысли его сами собой обращались не к тому, что уже было, а к тому,
что ждет его впереди.

2

Погас свет, и бабушка, старенькая, до этого молчавшая чуть ли не неделю
кряду, вдруг сказала:
- Вот придет Гитлер, посадит, и будем вот так-то во мраке сидеть.
- Где ты только такого наслушалась? - возмутился Алеша. - Не придет он
сюда, не бойся.
Бабушка ничего не ответила, опять замолчала.
Свет, правда, реже, но гаснул и до войны. Однако тогда было проще -
посмотришь в окно: темно везде, ничего не сделаешь, надо ждать, а если у
других горит, значит, дело в пробках. А сейчас затемнение - ничего не
узнаешь. В полном мраке лежит поселок, ни огонька, лишь изредка где-нибудь
щель света - плохо завесились, - к ним бегут, стучат. Поселок маленький,