"Константин Ваншенкин. Простительные преступления (повествование, состоящее из нескольких историй)" - читать интересную книгу автора

Я удивился:
- Откуда ты знаешь?
- Мы его пригласили.
Был выходной день. Доктор выглядел немного странно - как знакомый командир
не в военной форме, а в гражданском костюме. Я его даже не сразу узнал. А
ведь на нем всего-навсего не было белого халата. Но трубочка с собой была,
он долго выслушивал меня и остался доволен:
- В футбол будешь играть...
Это он как в воду смотрел. Он еще не догадался, что я с парашютом буду
прыгать.
А отцу и матери он сказал:
- Как это вы такого выродили?.. (Мать зарделась, польщенная.) Но худышка! -
продолжал он.- Нужно бы его подкормить по возможности.
Мать:
- Бешеное питание?
Он улыбнулся:
- Хотя бы усиленное.
Я чувствовал, как это мучительно было слышать отцу. Он только и думал об
этом. Но и доктор понимал, что мы живем скудно, едва только глянул, как
примащивают на обклеенной газетами стене его пальто. Но сказать нужно было.
Сели к столу, тут и четвертый наш стул пригодился.
Была селедка с луком, отварная картошка, поджаренная колбаса и графинчик с
настоянной на корочках янтарной водкой.
Раньше водку подавали на стол не в бутылках, а в графинах. И настойки, и
чистую. Графины были в каждом доме, в них, перед тем как подать, переливали
из бутылок. А бутылки выпускались не только пол-литровые и четвертинки, но и
литровые, и даже трехлитровые (четверти). До войны они продавались в любом
продмаге. Реже встречались шкалики, "мерзавчики". Это уже был в некотором
роде изыск. Самая ходовая была водка "хлебная" с колосьями на этикетке - как
на гербе.
Еще в широком ходу были всякие наливки для женщин: "Вишневая" ("Запеканка"),
"Спотыкач" и прочие. Сухих вин и коньяков на российских столах почти не
встречалось. Понятное дело, я стал это все замечать несколько позже.
Они налили и выпили по порядку: за меня, за доктора, еще за каждого из
родителей. Отец вынул из картонной коробочки давнюю свою вещь - несколько
сильных оптических стекол, укрепленных друг над другом на трех металлических
ножках. Каждое стекло можно было, вращая, отдельно настраивать, и эффект
получался поразительный, увеличение многократное. Отец извинился, что больше
нечего подарить. Алексей Петрович восхитился: что вы, спасибо, это
великолепная штука!
Отец сказал: на память, чтобы не забыли. Доктор: этот случай я и так не
забуду... И сообщил, что написал обо мне и моей болезни в медицинский журнал
и скоро статья выйдет. И статья действительно появилась. Это была первая
рецензия, касающаяся моей скромной персоны. Алексей Петрович прислал
экземпляр журнала и нам. Мать была разочарована, что я обозначен там только
одной буквой. Но ведь речь шла не столько обо мне, сколько о редком случае в
практике врача сельской больницы. Да и написана статья была специальным
языком, сплошные термины. Когда я, вернувшись с войны, узнал, что журнал
затерялся, это меня ничуть не огорчило.
А теперь я сидел со взрослыми за столом. Прежде я не любил сидеть с гостями.