"Карел Ванек. Приключения бравого солдата Швейка в русском плену." - читать интересную книгу автора

себя блузу и подложив ранец под голову.
"Ну вот, видите, какую я принес им радость и господу Богу сделал
удовольствие. Они, люди-то, прославляют Бога даже за то, что у них ест
свинья. А это съел я, брат свинье по войне. А может быть, эта свинья
действительно сестрица моя по войне?"
Рассуждая так, Швейк быстро заснул. Он видел во сне, будто он на банкете
среди чисто вымытых, одетых во фраки с белыми манишками и крестами на
груди свиней, самая большая свинья произносит тост в честь всех царей,
ведущих войну. Свою речь свинья закончила так:
- Раньше люди нас жрали, а теперь жрут вместе с нами! Война, друзья,
приближает нас к людям, к равенству, согласию и братству с ними.
Утром рано все проснулись без будильника, так как всех выгнал голод.
Пленные вылезали, как жуки из щелей, и разбегались по деревне, как
тараканы по кухне, разыскивая хоть какой-нибудь провиант. Возле деревни
лежало озеро; в нем они ловили лягушек и бросали их в котелки с горячей
водой, под которыми дымился костер из сухого камыша, и при этом
подшучивали:
- Есть можно... Собственно, с самой весны лягушки у нас считаются
лакомством, и едят их только те, кому надоели гуси и куры.
Кое-кто, с желудками послабее, не желая обрекать на голодовку живущих в
России аистов, и так страдающих из-за недостатка лягушек худосочием, варил
в котелках листья малины и зеленые яблоки, а один венгр попробовал даже
сварить два патронташа, утверждая, что они сделаны из свиной кожи и что из
них должен выйти хороший студень.
Те, кто не гнался за горячим завтраком, вынуждены были стать
вегетарианцами: они грызли чесночные стебли и зеленый лук, который рвали
возле изгородей, жевали щавель и растирали на камнях лебеду. Затем один
учитель объявил, что питательнее всего жгучая крапива, на что какой-то
вольноопределяющийся заметил:
- Да, она хороша, особенно с жареной телятиной. Только ее нужно мелко
порубить. Так делала моя маменька. Эх, ребята, что это было за время,
когда она в воскресенье подавала на стол два кило жареной телятины, и
притом с молодой картошкой...
Его поэтическое воображение не знало границ в передаче этой идиллии, и
после каждого его слова у пленных, жевавших лебеду, текли слюни. Один из
них встал, подскочил к восторженному вольноопределяющемуся и со словами:
"Больше не могу терпеть!" - бросил его в озеро, а другие бросили туда и
учителя.
Когда на площади появились крестьянки, осматривавшие у военнопленных
пригодные для покупки предметы, военнопленные стали продавать запасное
белье и разный оставшийся хлам. Некоторые, особенно страдавшие от голода,
продавали и рубашку с себя, тут же снимали ее и отдавали крестьянкам за
кусок хлеба.
Когда его съедали, а ощущение голода не проходило, они снимали и штаны,
оставаясь перед женщинами в одних кальсонах:
- Кальсоны хорошие! Купишь, баба? Дашь за них хлеба?
И едва показывалась крестьянка с хлебом, они снимали перед нею кальсоны,
брали каравай, а женщина тем временем с отвращением осматривала купленное
белье, задерживаясь взглядом на дырах; военнопленные ее уговаривали:
- Ну, это ты все залатаешь, вшей из них выпаришь. И так ты шкуру с меня