"Аркадий Ваксберг. Из ада в рай обратно" - читать интересную книгу автора

евреи дубасят друг друга, а наш рефери страстно стремится свести вечный бой
к спасительной ничьей.
По-моему, сама эта исходная позиция абсолютно не соответствует реальной
действительности и - более того - она глубоко оскорбительна прежде всего для
русского народа. Давно уже нет никакого спора народов, его искусственно
создают вконец опсихевшие "патриоты". Давно уже исчезла сама база для этого
спора: юдофобия, как и любая другая фобия, осталась, конечно, и останется,
но, как справедливо отмечает профессор МГУ, ведущий научный сотрудник
Института славяноведения РАН С. А. Иванов, она "имеет у нас совершенно
маргинальный характер и является у среднего русского шовиниста скорее данью
традиционному имиджу, нежели живым чувством" (Неприкосновенный запас. 2001.
14 ноября).
О русофобии же глубокомысленно и надрывно вещают только товарищи вполне
определенного направления, будучи не в силах привести хотя бы одну цитату,
подтверждающую, что еврейский народ (именно так!) дурно, неприлично,
безобразно, возмутительно (найдите более сильное слово) относится к народу
русскому (именно так!). Хотя бы одну...
Создавая проблему, которой в действительности давно уже нет, Солженицын
всем пафосом своей книги призывает помнить, что русские есть русские, а
евреи - евреи, что между ними проходит этническая и историческая граница, но
вот ссориться им не нужно. Следуя этой модели, люди в любом коллективе, будь
то школьный класс, институтская аудитория, воинская часть, многоэтажный дом,
заводской цех или учреждение, никогда не должны забывать о своей
принадлежности к разным этносам, отделять свой от нe своего, но при этом -
"жить дружно". Модель - для страны, где "патриоты" яростно раздувают
антисемитские настроения, - более чем взрывоопасная.
Поэтому я совершенно не в состоянии понять, о каких "двух сторонах"
беспрерывно идет речь у Солженицына, кого призывает он примириться, кто кому
и в какой форме должен принести оливковую ветвь мира, или, по его
терминологии, протянуть руку для рукопожатия. Вот я, например, готов тут же,
не медля, идти с протянутой рукой и молить со мной примириться во имя
искупления коллективной еврейской вины - кого? Моего друга Никиту
Кривошеина, представителя славнейшей и благороднейшей русской семьи,
оставившей яркий след в отечественной истории? Или русского интеллигента
Андрея Битова, с которым мы вместе уже многие годы трудимся на общем
поприще - каждый в меру своих сил и возможностей? Или блистательного
Геннадия Рождественского, потомственного русского музыканта, с которым мы
так хорошо понимаем друг друга часами беседуя на какие угодно темы? Или
Сергея Аверинцева, Анатолия Приставкииа, Евгения Поиска, Юрия Афанасьева,
Евгения Евтушенко, Николая Шмелева, Юрия Черниченко? Или Вячеслава
Всеволодовича Иванова? Не обратятся ли они за скорой психиатрической помощью
для сошедшего с катушек коллеги вместо ответного рукопожатия? Или, может
быть, пойти "с миром" к профессиональным патриотам - не смею назвать
поименно (nomina sunt odiosa)? Так ведь не протянут свою в ответ, а отрубят
мою. И будут по-своему правы. Но, господа, не они же - русский народ, они
лишь пыжатся себя за него выдать!
Потребность в примирении - она сама по себе констатация битвы!
Примирение означает состояние войны, с которым миротворец предлагает наконец
покончить... Или, на худой конец, воздержаться от ее эскалации. Не является
ли эта перманентная, все никак не прекращающаяся, война народов плодом