"Аркадий Ваксберг. Из ада в рай обратно" - читать интересную книгу автора

воспаленного воображения?
К русскому населению нашей страны она не имеет ни малейшего отношения.
Русский человек, не подстегнутый антисемитским бичом, не делал, а ныне тем
паче не делает, никакой разницы между людьми по признаку крови. Тому есть
тысячи свидетельств, а если тлеющяе угольки раздора и существуют, если
погромщикам-провокаторам удается кого-то на что-то подбить, то долг русского
интеллигента и не обделенного талантом писателя пуще всего бояться раздуть
их, эти опасные угольки, превращая в "каленый клин", - лишь для того, чтобы
выступить в роли "рефери" и посредника, стоящего над схваткой.
Какой же занозой миф о "клине" сидел в претенденте на эту миссию, если
сподобил автора годы и годы вынашивать замысел в своей голове ("Я долго
откладывал эту книгу", - пишет он в предисловии к первому тому), а потом
обрек на столь долговременный и столь капитальный труд! Компилятивный,
вторичный, антиисторичный и все-таки - капитальный, отнявший столько лет,
столько сил...
Прав, разумеется, историк и писатель, подвергший обстоятельному и
спокойному разбору первый том: "Если бы (эта книга) вышла под именем другим,
на нее мало кто обратил бы внимание" - неизбежный интерес к ней вызван, по
его справедливому мнению, "презумпцией шедевра", туманящей взор (Резник
Семен. Вместе или врозь? // Вестник. Балтимор. 2002. " 8). Но она есть -
такая, какая есть, и с тем авторским именем, которое вынесено на ее обложку.
И относиться к ней следует не как к священному писанию, а как к мнению
очередного - в бесконечном ряду, и отнюдь не единственного, как он сам
полагает, - автора, пытающегося на сей раз подавить читателя громкостью
своего имени.
Особенно к месту и поразительно актуально зазвучали слова Льва Копелева
из письма Солженицыну от 30 января - 5 февраля 1985 года: "ты вообразил себя
единственным носителем единственной истины" (Синтаксис. Париж. 2001. " 37.
С. 88).
Писатель Лев Зиновьевич Копелев, кто не знает или не помнит, - бывший
друг Солженицына, под именем Рубина он выведен им в романе "В круге первом".
"С Левой Копелевым, - сообщает Солженицын, - только к концу у нас
испортились отношения, а были очень теплые, хорошие" (Московские новости.
2001. " 25. С. 9). Отчего же испортились? Цитируемое мною письмо, у нас
практически не известное, ибо опубликовано по настоятельной просьбе М.
Копелевой - вдовы Льва Зиновьевича, в труднодоступном и малотиражном
журнале, дает ответы на этот вопрос: "ты стал обыкновенным черносотенцем,
хотя и с необыкновенными претензиями" (с. 97); "любое несогласие или, упаси
боже, критическое замечание ты воспринимаешь как святотатство, как
посягательство на абсолютную истину, которой владеешь ты, и, разумеется, как
оскорбление России, которую только ты достойно представляешь, только ты
любишь" (с 98); "неужели ты не чувствуешь, какое глубочайшее презрение к
русскому народу и к русской интеллигенции заключено и черносотенной сказке о
жидомасонском завоевании России силами мадьярских, латышских и других
"инородческих" штыков? Именно эта сказка теперь стала основой твоего
"метафизического" национализма" (с. 101).
Снова скажу: моя книга не полемика с Солженицыным (куда более
компетентные люди сделали и сделают это лучше, чем я); не разбор его
двухтомника, полного не только ошибочных суждений, но и поразительного
расхождения с реальными фактами истории (одни некорректно изложены, другие