"Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер. Евангелие палача" - читать интересную книгу автора

Она уснула, а я проснулся окончательно. Проклятье похмелья - раннее
пробуждение. Проклятье наступающей старости. В похмелье и в старости люди,
наверное, острее чувствуют - сколь многого они не сделали и как мало
осталось времени. Хочется спать, а неведомая сила поднимает тебя и начинает
кружить, мучить, стыдить: думай, кайся, продлевай остаток... Я не чувствую
себя стариком, но думать тяжело: болит голова, подташнивает, нечем дышать.
Любимая девушка рядом со мной громко, с присвистом дышала. У нее наверняка
аденоиды. Штукатур. Почему? Где я взял ее? От нее шел дух деревенского
магазина - кожи, земляничного мыла, духов "Кармен" и селедки. Что-то
пробормотала со сна, повернулась на бок, закинула на меня тяжелую плотную
ляжку и, не просыпаясь, стала гладить меня. Она хотела еще. Господи, где это
меня угораздило? Измученный вчерашней выпивкой организм вопиял. Он умолял
меня дать ему пива, водочки, помыть в горячем душе и переложить с
никелированной кровати одноглазой девушки-штукатура в его законную финскую
койку. И дать поспать. Одному. Без всяких там поглаживаний и закидывания
горячих мясистых ляжек. Но как я попал сюда? Я задыхался от
пронзительно-пошлого запаха "Кармен", он сгущался вокруг меня, матерел,
уплотнялся, переходил в едкую черно-желтую смолу, которая быстро
затвердевала, каменела. Пока не стала твердью. Дном бездонной шахты времени,
на котором я лежал скорчившись, прижатый огненной бульонкой одноглазого
штукатура. Запах "Кармен" что-то стронул в моем спящем мозгу, своей
невыносимой остротой и пакостностью нажал какую-то кнопку памяти и вернул
меня на двадцать пять лет назад. Оторвался от дна и поплыл вверх -
навстречу сегодня. Вот разжидилась вонь "Кармен", проредела, и я вплыл в
высокомерно-наглый смрад "Красной Москвы". Он набирал силу и ярость, пока я,
теряя сознание, проплыл через фортиссимо его невыносимого благовония, и
понесло на меня душком почти забытым - застенчиво-острым и
пронзительно-тонким, словно голоса любимых певиц Пахана Лядовой и
Пантелеевой. Это текли мимо меня, не смешиваясь, "Серебристый ландыш" и
"Пиковая дама". Я плыл через время, я догонял сегодня. Пробирался через
геологический срез пластов запахов моей жизни - запахов всех спавших со
мною баб. Сладострастная тягота арабских духов. Половая эссенция, выжимка из
семенников. Эрзац собачьих визиток на заборах. Амбре еще не удовлетворенной
похоти. Забрезжил свет: стало понемногу наносить духом "Шанель" и
"Диориссимо". Я вплывал в сегодня, точнее - во вчера. Женщины, с которыми я
был вчера, пахли французскими духами. Это запах моего "нынче", это запах
моих шлюх. Моих хоть и дорогих, но любимых девушек. Я вспомнил, что было
вчера. Вспомнил и испугался. Вчера меня приговорили к смерти. Чепуха какая!
Дурацкое наваждение. Я презираю мистику. Я материалист. Не по партийному
сознанию, а по жизненному ощущению. К сожалению, смерть - это самая грубая
реальность в нашем материальном мире. Вся наша жизнь до этой грани -
мистика. Неплохо подумать обо всем этом, лежа в душной комнатенке прижатым к
пружинному матрасу наливной ляжкой девушки-штукатура, имени которой я не
знаю. А кем назвался тот - вчерашний, противный и страшный? Как он сказал о
себе? - ... Я - истопник котельной третьей эксплуатационной конторы Ада...
Неумная, нелепая шутка. Жалобная месть за долгие унижения, которым я его
подвергал в течение бесконечного разгульного вечера. Истопник котельной.
Может быть, эта штукатур - из той же конторы? Какие стены штукатуришь? На