"Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер. Евангелие палача" - читать интересную книгу автора

люди носят бороду, если у них какой-то дефект лица. У вас, наверно, тоже?..
Она, видимо, хотела наверстать незаслуженно упущенное удовольствие. И
архимандрит ей помог. Скорбно сказал, сочувственно глядя на нее: - Да. У
меня грыжа. - Не может быть! - с ужасом и восторгом воскликнула девка под
общий хохот. Воистину, блядушка Цезаря вне подозрений. - Где ты взял ее.
Цезарь? Такую нежную? - крикнул я ему. - Внизу, в баре. Там еще есть.
Сходить? - Пока не надо, - сказал я, обнимая Люсинду, уже хмельной и
благостный Цезарь принялся за очередной анекдот, а его любимка наклонились
ко мне, и в вырезе платья я увидел круглые и твердые, как гири груди. Не
нужен ей ум. А она шепнула почти обиженно: - Что вы его все - цезарь да
цезарь! Как зовут-то цезаря? - Как? Юлий. Она вскочила счастливая, позвала
мою шуструю курчавую Актинию: - Юлик, налейте шампанского Ха-хаю-ха! В
идиотах живет пророческая сила. Он ведь и есть по-настоящему Юлик, Юлик
Зальцман. А никакой не Цезарь Соленый. Ох, евреи! Ох, лицедеи! Как страстно
декламирует он Лиде Розановой, как яростно жестикулирует! Нет, конечно же,
все евреи - прирожденные мимы. Они живут везде. Бог дал им универсальный
язык жестов. А Лида со своим тусклым лицом, позеленевшим от постоянной
выпивки и анаши, не слушала и с пьяной подозрительностью присматривалась к
маневрам своего хахаля-бармена вокруг нежной безумной Цезаревой киски. Ее
бармен, ее моложавый здоровенный садун, жизнерадостный дебил, напившись и
нажравшись вкусного, теперь интересовался доступной розовой свежатинкой.
Прокуренные сухие прелести нашей всесоюзной Певицы Любви его сейчас не
интересовали. Он сновал руками под столом, он искал круглые,
яблочно-наливные коленки голубоглазой дурочки Цезаря. Интересно, какие бы
родились у них дети? На них, наверное, можно было бы исследовать обратную
эволюцию человечества. Но Лида его не ревновала. Ей было на него наплевать.
Она сама интересовалась, как добраться до этого розового бессмысленного
кусочка мяса, самой пощупать, огладить, лизнуть. И настороженно опасалась,
что, пока Цезарь со своей еврейской обстоятельностью расскажет все анекдоты,
ее садун может перехватить девочку. О Лидуша, возвышенная одинокая душа! Ты
наша Сафо, художественный вождь всех девочек-двустволок Краснопресненского
района. О Лесбос, Лесбос. Лесбос! Я понимал ее переживания, я от души ей
сочувствовал. Кивнул на бармена, спросил: - На кой хрен ты его держишь? Она
обернулась ко мне, долго рассматривала. Фараонша из-под пирамиды, слегка
подпорченная воздухом и светом. - Я боюсь просыпаться одна. У меня
депрессия. А этот скот с утра как загонит - кости хрустят. Чувствуешь, что
живешь пока... И крепко выругалас- Что! Вы! Говорите! - крикнуло рядом со
мной. Я вздрогнул, оглянулся. Истопник уже сидел на соседнем стуле. Заглянул
первый раз в его трезвые сумасшедшие глаза - почувствовал беспокойство. Он
кричал Лиде: - Вы же поэт! Что вы говорите? Ведь этим ртом вы кушать
будете, а?! А Люсинды рядом со мной уже не было. - Что это за мудак? - не
глядя на Истопника, равнодушно спросила Лида. Я пожал плечами - я думал,
это один из ее прихлебателей- Вы ведь пишете о любви! Как вы можете! -
заходился Истопник. Его присутствие уже сильно раздражало меня. И не сразу
заметил, что волнуюсь. Пьяно, смутно, тревожно. Возникла откуда-то сбоку моя
крючконосая Актиния и выкрикнула бойко, нетрезво, нагло: - Любовь - это
разговоры и переживания, когда хрен уже не маячит!.. Истопник хотел что-то
сказать. Он высовывал свой язык - длинный, красно-синий, - складывал его
пополам, заталкивал обратно в рот и яростно жевал его, сосал, чмокал. Я все
еще хотел избежать скандала. Я не люблю скандалов, в жизни никто ничего не