"Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер. Евангелие палача" - читать интересную книгу автора

под фонарем на странный циферблат-инвалид, пока не появилась вторая стрелка.
Она медленно, застенчиво выползала из-под первой. Сука. Они совокуплялись.
Они плодили секунды. Они это делали на моей руке, как насекомые. Секунды, не
успев родиться, быстро росли в минуты. Минуты круглились и опухали в часы.
Те беременели днями. Свалявшись в рыхлый мятый ком, они поворачивали в
квадратном окошке календаря название месяца. Но Истопник сказал вчера, что
мне не увидеть следующего месяца. Разве такое может быть? Чушь собачья. Ведь
этого же никак не может быть! Ах, если б ты попался мне сейчас, противная
свинская крыса! Как раз когда я застукал на месте свои стрелки жизни. Я бы
тебе яйца на уши бубенцами натянул! Дерьмо такое. Но Истопника не было. Была
плохо освещенная улица, заснеженная, состоящая из одинаковых бело-серых с
черным крапом домов. Они были безликие и пугающе неотличимые. Бело-серые с
черным крапом, как тифозные вши. И людей почти не видно. Где-то вдали, на
другой стороне, торопливо сновали серые озябшие тени, но я боялся им
кричать, я не решался остановить их, чтобы они не исчезли, не рассыпались.
Самый страшный сон - прерванный. Но ведь сейчас я не спал! Я уже проснулся
в никелированной кровати штукатура, я вырвался на улицу, и эти скользкие
заснеженные тротуары были из яви. Туфли тонули в снегу, я с тоской вспомнил
о пропавших навсегда дворниках-татарах. Давно, во времена Пахана, дворники в
Москве почему-то были татары, которые без всякой техники, одними скребками и
метлами поддерживали на улицах чистоту. Но татары постепенно исчезли,
оставив Москве снег, жидкую грязь и печальные последствия своего
татаро-монгольского ига. Честно говоря, сколько я ни раздумывал об этом,
других последствий пресловутого ига, кроме безобразий на улицах да приятной
скуластости наших баб, я обнаружить не мог. О татарском иге вчера говорил
Истопник. Он вообще говорил свободно, хорошо. В его речах была завлекающая
раскованность провокатора. Он сказал, что любит нашу идеологию за простоту
раз для преступности у нас нет корней, значит, она порождается буржуазным
влиянием и наследием татаро-монгольского ига. А то, что татары у нас уже
пятьсот лет только дворниками служат, - не важно. А то, что только за
попытку подвергнуться буржуазному влиянию путем знакомства с фирмовым
иностранцем сразу загремишь в КОНТОРУ, - и это не важно... Я жил один на
необитаемой заснеженной улице мертвого города из страшного сна. Улице не
было конца - только где-то далеко мерцал на перекрестке светофор-мигалка,
желтым серным огнем слабо вспыхивал, манил, обещал, гаснул, снова манил. На
плоских неживых фасадах домов слепо кровянели редкие окна, воспаленные
плафонами. Нигде ни деревца. Новостройка. Заборы. Вздыбленные плиты,
брошенные поломанные соты огромных тюбингов, навал труб, космические чудища
торчащих балок, устрашающе застывшие стрелы заиндевевших, укрытых снегом
кранов и экскаваторов. Ни деревца. Летом - если лето сюда приходит - здесь
должно быть страшнее. Может бы быть я попал на Марс? - Але, мужик, это
место как называется? - закричал я навстречу скользящей тени. Тень летела
низко над землей в тяжелом сивушном облаке. - Как-как! Известно как -
Лианозово... Е-кэ-лэ-мэ-нэ! Как же это меня занесло сюда? Вот те и штукатур!
Впрочем, дело не в ней. Это все проклятый Истопник. Это он гонит меня сейчас
по ужасной улице, замерзшего, с тошнотой под самым горлом, в стыде и страхе,
без галстука и без кальсон. Как он вырос вчера за нашим столом, незаметно и
прочно! Сначала я думал, что он знакомый какой-то из наших баб. Я не обращал
на него внимания, всерьез его не принимал. Он был ничтожный. Такими бывают
беспризорные собаки в дачных по-селках. Трусливые и наглые. Как он выглядел?