"Томас де Ваал. Черный сад (Армения и Азербайджан между миром и войной) " - читать интересную книгу автора

Горбачев попробовал начать диалог. Он направил на Кавказ две
представительные делегации, одна из которых сначала отправилась в Баку, а
затем в Нагорный Карабах. В Степанакерте московские эмиссары созвали пленум
местной партийной организации, на котором было принято решение о смещении
Кеворкова, руководившего нагорно-карабахской организацией азербайджанской
компартии с 1974 года, то есть с середины брежневской эпохи.
На место Кеворкова был избран его заместитель Генрих Погосян, лидер,
значительно более популярный среди армянского населения. Однако это создало
новые проблемы для Москвы: спустя несколько месяцев Погосян, пользовавшийся
большим уважением среди карабахских армян, сам стал сторонником кампании за
воссоединение с Арменией.
В составе делегации Политбюро был Григорий Харченко, работник
Центрального Комитета КПСС, который провел на Кавказе большую часть
1988-1989 годов. Вне всякого сомнения, Харченко выбрали для этой миссии
из-за его внушительного внешнего вида и открытого характера, но и ему, по
его словам, не удавалось вести с демонстрантами спокойный взвешенный
разговор.
"Мы поехали на один митингЗ Я хотел им сказать примерно следующее: "Мы
встречались с представителями интеллигенции, все спорные вопросы требуют
решения. Вот вы бастуете, но с какой целью? Мы знаем, что вам за это платят,
но все равно такие вопросы не решаются на митингах! Генеральный секретарь
работает над этим, скоро состоится заседание Президиума Верховного Совета,
на котором будут обсуждать ваши проблемы, и, конечно, все законные
требования будут рассмотрены". Но какое там! "Миацум! Миацум! Миацум!" (8).
В первый же день началось медленное сползание к вооруженному конфликту.
Уже начали циркулировать и подогревать страсти в обеих этнических общинах
первые слухи об актах насилия. Писатель Сабир Рустамханлы вспоминает, что он
был в числе немногих представителей азербайджанской интеллигенции,
отправившихся в Нагорный Карабах для налаживания диалога. Однако было
поздно:
"В Шушинском районе все были на ногах, все собирались спуститься вниз
[в Степанакерт], и кровопролития было бы не избежать. То же самое и в
[населенном азербайджанцами] Агдаме. Мы хотели это предотвратить и вели
пропагандистскую работу, говорили, что мы должны быть готовы дать отпор,
если армяне будут продолжать. Мы организовали оборону Шушы. Была ночь.
Стрельба не началась. Армяне хотели отравить воду. Мы выставили дозоры. Мы
были в районном комитете партии. Я работал главным редактором
[азербайджанского] издательства, и мы печатали их книги на армянском
[языке]. Все писатели бывали у меня. Оганджанян бывал, Гурген Габриелян,
детский писатель и поэт, который называл меня братом. А сейчас, стоя на
площади, они вели себя так, будто незнакомы со мной. Атмосфера сильно
изменилась" (9).
Истинное число случаев насилия в те дни, наверное, никогда не станет
известным, потому что власти жестко проводили политику сокрытия любых
инцидентов. Вот, к примеру, какой отвратительный и не до конца проясненный
случай произошел со студентками педагогического института в Степанакерте.
Шла вторая неделя карабахских волнений, когда историка Арифа Юнусова и его
коллегу, уже собиравших информацию о событиях, попросили приехать в
республиканскую больницу Баку.
Предположительно, были изнасилованы две азербайджанские девушки из