"Н.Устрялов. Проблема прогресса" - читать интересную книгу автора

царстве музыкального бытия. Оркестр оказался неудачен - музыкальное
откровение само по себе от этого не терпит убыли в своей качественной
завершенности.
Эмпирическая история не удается, срывается в катастрофах, растет рожденная
в тварной свободе сила зла, - идеальный смысл мирового процесса пребывает
незыблемым в безмерной реальности всеединства. "Прогресс" - не в смене
одного эмпирического состояния другим, а в преображенном сохранении,
восполнении их всех; в устремленности их к совершенству, всевременному
бытию. И при всех перебоях и срывах звучит в конкретной исторической жизни
лейт-мотив совершенной полноты всех качеств, несказанного, превозмогающего
избытка, как смысла и высшей цели. Можно даже предположить, что есть
условное, ограниченное благо в тяжких испытаниях исторической судьбы,
горестях и бедах: они вскрывают иллюзорность преходящего благополучия,
сокрушают самодовольство отвлеченных начал и, обличая мираж суетного
лжепрогресса, обращают мысль к исканию нерушимой, негибнущей жизни. Лишь в
полноте бытия совершенство, и трагедия мира есть в основе своей проклятие
раздробленности, раздельности, неотвратимой неполноты. Отсюда и страдание,
отсюда и тоска - символы смысла в бессмыслице, залоги вечности в потоке
времен.
Так трагическое миросозерцание, увенчивающее позитивное раздумье о природе
и судьбах истории, усваивается в качестве подчиненного момента и затем
преодолевается иною, транспозитивной картиною мира. Несравненное по
яркости и силе преодоление трагического сознания при глубочайшем уяснении
его относительной значимости дано, как известно, христианской религией и
философией в идее Голгофы. Другим великим религиям также знакомы элементы
аналогичной системы идей.*)

15.

Неумолимая логика темы завела ее, как видим, на вершины последних проблем
общего миросозерцания. Философия прогресса не может ограничиться рамками
социально-исторической тематики. Она неизбежно перерастает в
метасоциальную сферу.
Но как в ежедневной жизненной действительности, в зыбких условиях текущих
трудов и дней не бывает единогласия и единомыслия среди людей, так - еще в
большей степени - царит разброд в царстве идей, идеологий, идеалов. Люди
далеки от заветного совершенства, смутно внятного лучшим из них. В массе
своей они косны, маловерны, самодовольны, бунтовщики. Их сознание
ограничено, истина в ее завершенности скрыта от них. Да они и не слишком
заботятся о ней: mundus vult decipi. Они живут больше интересами, чем
идеями, и если идеи правят миром, то лишь "уплачивая дань наличного бытия
не из себя, а из страстей индивидуумов": в этом "лукавстве разума" Гегель,
как известно, усматривал характерную особенность исторического процесса.
В мире страстей и желаний бывают лишь относительные, дробные цели, лишь
условные идеалы. В постоянных изменениях психической среды непрерывно
меняются и отношения людей к действительности. Многовидность и богатство
культур - многовидность и богатство духовно-душевного состава их
носителей, их среды. Так называемые "переоценки ценностей" означают
революции душ; новые акты музыкальной драмы - в новых душах. Недаром
философы ныне уделяют так много внимания психологическим типам: "как часто