"Сергей Устинов. Всё колёса" - читать интересную книгу автора

взаимопонимания беседу, содержание которой, правда, из памяти почему-то
ускользнуло. Запомнилось лишь, что несколько раз за вечер я пытался
растолкать Опарыша, тряся его за плечи и крича в самое ухо: "Какой, к
черту, цирлих-манирлих, нормальные русские мужики!" - но он не реагировал.
Разошлись мы в третьем часу. Подъем по крутой лестнице наверх
показался мне более сложным, чем давеча днем, но я справился. Потом
некоторой концентрации умственных усилий потребовало обнаружение
спрятавшихся на самое дно сумки туалетных принадлежностей, однако в целом я
был молодец. Надеюсь, таковым я и оставался, когда, почистив на ночь зубы,
вышел из ванной и в конце коридора увидел Линду.
Собственно, сначала я и не понял, что это она. Навстречу мне легкой
танцующей поступью шла молодая богиня. Тонкая шелковая блузка была
наполовину расстегнута, открывая глазу некие налившиеся восковой спелостью
ничем не скованные округлые плоды, короткая черная кожаная юбка
подчеркивала белизну длинных ног, но главное было - лицо. Сперва мне
показалось, что, глядя на меня в упор, Линда улыбается, но тут же я
осознал, что здесь нужны другие слова: она лучилась. Растрепанные волосы
обрамляли ослепительно красивое, точнее, одухотворенное какой-то неземной
красотой лицо, словно подсвеченное изнутри, как волшебный фонарь. Не сводя
с меня широко распахнутых глаз, девушка приближалась ко мне, застывшему,
как истукан - голый по пояс истукан, с дурацким вафельным полотенцем
отечественного производства на шее. Прошли мгновения, а может, вечность, и
она оказалась совсем рядом со мной, нет, вплотную ко мне настолько, что
теперь я видел перед собой только бездонные колодцы ее зрачков. Линда
подняла руку, и я ощутил на щеке прикосновение ее пальцев. Потом ладонь
скользнула вниз по моей груди, задержалась, вызвав короткий сбой дыхания, в
районе левого соска и наконец остановилась наживете. Я почувствовал, как
там, под нею, все во мне сладко переворачивается, и дощатый пол слегка
поплыл из-под ног куда-то в бок, и тусклый плафончик на шнуре под потолком
утратил вдруг вертикальность, - а на меня окончательно наехали, навалились
огромные черные зрачки, и мягкие солоноватые губы так требовательно
соединились с моими губами, что я, наверное, на какое-то время утратил
контроль за происходящим и о дальнейшем либо помню урывками, либо только
догадываюсь. Как мы оказались в моей комнате, как сорвали с себя остатки
одежды, в памяти не сохранилось. Зато осталось в ней, как извиваясь,
закидывая голову, билась, будто хотела вырваться из моих рук, Линда. А еще
ее лицо с закрытыми глазами и закушенной от сладкой муки губой. Но больше
всего почему-то - немилосердный скрип давно, видимо, отвыкшей от такого
обращения кровати.
Потом был перерыв. Так и не сказав друг другу ни единого слова, мы,
остывая, тихо лежали рядышком. Линда вдруг неслышно соскочила на пол, в
призрачном свете заоконного фонаря я видел ее силуэт, склонившийся над
разбросанной по полу одеждой. Через полминуты она снова скользнула ко мне
под руку, прижалась щекой к плечу, вытянула вперед кулачок, приложила к
моему рту ладошку, и я неожиданно почувствовал на языке маленький кружок
таблетки с легким кислящим привкусом. Надо все-таки еще раз напомнить, что
я был к этому моменту, с одной стороны, сильно нетрезв, с другой, по
понятным причинам довольно расслаблен. К тому же таблетка почти мгновенно
истаяла во рту, и все, что мне осталось, это собрать воедино все свои
лингвистические познания и впервые за ночь произнести: