"Сергей Устинов. Всё колёса" - читать интересную книгу автора

предоставляя сотрапезникам лицезреть лишь не слишком аккуратно причесанную
макушку. Вяло поковыряв вилкой жаркое, она вскоре нас покинула, дробно
протопав в свою комнату по лестнице сначала вверх, потом вниз, и уже перед
выходом из дома что-то буркнув на прощанье матери. Та в ответ разразилась
короткой, но энергической тирадой, на которую, впрочем, реакции не
последовало, если не считать донесшегося с улицы звука стремительно
удаляющегося мотоциклетного мотора. Я вопросительно глянул на Опарыша, он
пожал плечами и нехотя перевел:
- Линда сказала, что идет на дискотеку, мамаша обозвала ее дрянью.
Нормальный ход, семейные разборки, как у всех.
Ужин уже близился к завершению, когда во дворе снова заурчал
двигатель, на этот раз автомобильный, и в доме появился, наконец, хозяин.
Герр Циммер был крупноблочный и громогласный мужчина. Все у него было
большое, даже слегка преувеличенное: мясистый пористый нос, широкие
хрящеватые уши, голова с хорошее ведро и выпирающий из-под жилетки мощный
живот, который был бы, вероятно, высоко оценен любителями японской борьбой
сумо. Приехал он не один, а с сопровождающим, и этот сопровождающий сразу
мне не приглянулся. Сбитый грубо, но крепко и надежно, как строительные
козлы, стриженный наголо, с холодными рыбьими глазами, своим экстерьером он
до боли напоминал лучшие экземпляры нашей отечественной люберецкой или, к
примеру, солнцевской породы, именуемые не только в их среде, но и в широких
народных массах по отдельности "пацанами", а собирательно "братвой".
Впрочем, мне недолго пришлось рефлексировать по этому поводу, потому
что фрау Циммер принялась с новой энергией метать на стол тарелки с едой,
среди которых поя вилась также и бутылочка местной водки, которую весьма
лестно охарактеризовал мой гид. Водочка действительно оказалась недурна,
хозяйка любезно предложила еще жаркого, я не отказался. Мы повторили, потом
еще раз и еще, откупорили следующую, после чего даже подозрительная
люберецкая рожа показалась гораздо более домашней и милой. Герр Циммер
поднимал рюмку и фельдфебельским голосом командовал: "Прост!" - а мы с
удовольствием ему подчинялись. Потом я научил их чокаться, с помощью
переводчика попытавшись объяснить происхождение этого старинного обычая.
В древности, рассказывал я уже слегка заплетающимся языком, удельные
русские князья, собираясь на пиры, очень боялись быть отравленными коварным
соседом, поэтому перед тем, как пригубить чаши, сдвигали их друг с другом,
плеская одновременно часть своего вина соседу. Таким образом, чоканье стало
выражением отсутствия дурных намерений.
- Вы, - тыкал я нетвердым пальцем в грудь немецкой стороны, - не
желаете мне зла. Я, - тут мой палец описывал полукруг и упирался в мою
грудь, - не желаю зла вам. За это надо чокнуться и выпить. Ферштейн?
Не знаю уж, чего им там напереводил мой Опарыш - как всякое
беспозвоночное, он оказался плохо восприимчив к алкоголю и поплыл раньше
всех. Но, выслушав мою историческую справку в его переложении, герр Циммер
с серьезным видом аккуратнейшим образом перелил половину своей рюмки в мою
и произнес новый тост, который мне удалось перевести самостоятельно:
"Фройндшафт!"
"Фройндшафт!" - охотно поддержал его бритый любер, и даже Опарыш из
последних сил пискнул: "За дружбу!" - после чего окончательно вырубился.
Оставшись без толмача, мы, однако, не растерялись и откупорили третью
бутылочку, которая была опорожнена под весьма оживленную и полную