"Лев Успенский. Шальмугровое яблоко (Сборник "Ф-72")" - читать интересную книгу автора

помнишь...
- Вас с папой? Я думаю... Ну, сначала отрывками: на Острова мы как-то
ехали... А с бабушкиной смерти уже хорошо... Все время...
- Так... На Острова - это тридцать первый год. Моя мама скончалась в
тридцать третьем...
- А в чем дело, мамочка?
- Нет, так, ничего... Ты свободна, Светка... Мне кажется, спорить нам
не о чем. Уверяю вас: я замужем за Андреем Андреевичем с 1926 года, и с
тех пор мой муж никогда ни в каких экспедициях не участвовал. Из
Советского Союза он ни разу не уезжал... Как вам кажется, может ли муж
уехать из нашей страны так, чтобы его жена об этом ничего не узнала, да
еще на два-три года? Я бы очень хотела, чтобы он мог как-нибудь оказаться
вам полезным, но не представляю себе, как это может произойти... Насколько
я могу судить, вы жертва явного и нелепого недоразумения...
Светлова, слепо поглядев сзади на Светочкину стройную фигурку, на ее
кудряшки, перевела с трудом глаза на говорившую.
- Ну что ж, - проговорила она тоном, в котором покорности было больше,
чем убеждения. - Не знаю, что вам сказать на это... Если это действительно
так, мне остается от души извиниться перед вами... и перед гражданином
Коноплевым. Если же нет... Что ж, товарищ Коноплев? Тогда, как раньше
говорили, бог вам судья... Десять лет как мы томимся неведением; больше
десяти лет!.. И я... А, да что там говорить!
- Простите, как? Сколько вы сказали, прошло лет, - вдруг живо перебила
Коноплева, - когда же она произошла, экспедиция эта?
- Ах... Муж уехал в Москву шестого апреля тридцать пятого года, -
горько сказала Светлова, вставая. - А последние известия от них - письмо,
в котором было, кстати, сказано и про ранение вашего... Простите, про
ранение гражданина Коноплева... Это письмо было датировано 21 июля. Но
попало оно к нам почти полтора года спустя, в самом конце тридцать
шестого...
- Ну вот, видите? - еще раз развела руками Мария Коноплева. - Тридцать
пятый, тридцать шестой год... Вот вам и еще одно доказательство!.. Как раз
в тридцать пятом и тридцать шестом годах муж был тяжело болен, долго лежал
в больницах... Так что, по-моему, вопрос совершенно ясен. Простите, ради
бога, но я просила бы вас перейти ко мне: он, видите, и сегодня как раз
прихворнул...
Дама, извинившись, двинулась к двери. Казалось, на один миг она
остановилась было спросить у Андрея Андреевича еще что-то, но, передумав,
вышла, слегка кивнув ему головой, в задумчивой неуверенности. Андрей
Андреевич, совершенно подавленный, остался лежать на своих подушках...
Он слышал приглушенный разговор обеих женщин там, в другой комнате. Он
видел со своей кровати часть столовой, угол буфета, на котором уже много
лет сидел старый Светкин целлулоидовый пупс; видел большой фикус в горшке,
привезенный Марусей из эвакуации взамен погибшего в блокаде... В окне одна
форточка была все еще забита фанеркой - тоже память блокады; взрывной
волной выбило...
Где-то бубнило радио. И, конечно, он был ответственным съемщиком этой
восьмой квартиры, бухгалтером Коноплевым, отцом Светланы Коноплевой,
студентки филфака... Можно достать вон оттуда, с этажерки, Марусин любимый
альбом с фотографиями и увидеть его, Коноплева, совсем молодым, в образе