"Лев Успенский. Шальмугровое яблоко (Сборник "Ф-72")" - читать интересную книгу автора

новобрачного, рядом с хорошенькой, счастливой Мурочкой... Потом его же - в
садике при Дворце труда с маленькой Светочкой в коляске. Потом - его же в
группе с сотрудниками одной, другой, третьей артели - он стал большим
специалистом по промышленной кооперации к началу 30-х годов... Все в этом
было просто, понятно, убедительно вот уже восемнадцать... Да нет: двадцать
лет!.. Так почему же тогда...
Пальцами левой босой ноги он осторожно под одеялом нащупал щиколотку
правой. Да! Звездообразный шрам: он был так же на месте, как эта квартира,
как Светочкин пупс, как альбом в переплете рытого плюша - дореволюционный.
Это был _не его шрам_, шрам того Коноплева. Но он был у _него_!
Мария Бенедиктовна вошла в спальню, как только за ушедшей хлопнула
дверь на лестницу. Вошла одетая, в пальто. Став около двери, она
уставилась черными глазами своими прямо в глаза мужа.
- Ну?! - с усилием, с надрывом выговорила она, видимо с великим трудом
сдерживаясь.
- Манечка, что? - испуганно завозился на кровати Коноплев. - О чем
ты... тоже? Почему? Почему ты на меня так смотришь? Что случилось, в
конце-то концов?
Она глядела на него не отрываясь, и круглый, но в то же время властный
подбородок ее странно вздрагивал от какого-то совершенно нового и для нее
самой и для Коноплева чувства...
- Мне-то, - стискивая зубы, чтобы не разрыдаться, проговорила она
наконец, - мне-то ты должен рассказать правду? Да или нет? Не помнишь? Не
знаешь? Хорошо: бери свой проклятый дневник этот! На! Читай,
наслаждайся... Клятвы давал, в любви признавался!.. Ребенок, видите ли, у
него где-то есть... Принц он, изволите видеть!.. Ну и хорошо, и
пожалуйста... Ты меня не первый год знаешь: я не кисейная дура, сцен
делать не собираюсь. Скатертью дорога! Можешь хоть завтра отправляться к
своим... Золотоликим... Света! Закрой за мной. Я поеду к дяде Пете...
Она сделала несколько шагов к двери, потом вернулась...
- Только не думай, Андрей, оправдывать все это психическим
расстройством. Сумасшедшие, дорогой друг, таких увлекательных романов не
пишут. Я пошла...
Оставшись один, Андрей Андреевич полежал несколько минут неподвижно. На
него за последние полгода обрушилось столько, что этот вот разговор даже
не слишком потряс его. "Ну что же, можно понять Мусю... А впрочем, какой
ребенок? При чем тут "принц"?"
Протянув к стулу совсем ослабевшую от таких переживаний руку, он взял
лежащий там блокнот. Да, блокнот был тем же самым. На его парусиновой
корке было химическим карандашом написано: "А.Коноплев. Дневник N_2".
Первая страница по-прежнему начиналась с грозного "обрыва": "...зит
неминуемая гибель!.."
На обороте обложки стояло московское магазинное клеймо: "Ильинка, 22".
Всего досаднее, пожалуй, было как раз вот это: ведь он же ни разу в жизни
не шел по Ильинке, не видел, какие там есть магазины... А вот...
Он хотел было позвать Светку, чтобы она включила ему лампу на тумбочке,
но как раз в этот миг Светочка неслышно и робко вошла в спальню сама.
Совершенно необычное выражение - ужас, недоверие, соболезнование, жалость,
любопытство и восхищение были написаны на ее премиленькой и чуть-чуть
вульгарной мордочке. "Мечта моряка", - посмеивался над ней Юрка