"Лев Успенский. Шальмугровое яблоко (Сборник "Ф-72")" - читать интересную книгу автора

значит...
В столе у него лежало желтоватое яблоко, которое, оказывается, было
_сокровищем_, подлежащим немедленной _передаче_... А кому? Он,
оказывается, вел себя жестоко по отношению к вдовам и сиротам людей, имена
которых слышал впервые и, мог бы присягнуть, которых он никогда не
встречал и не знал...
Даже более крепконервный, чем Коноплев, человек мог бы, чего доброго,
свихнуться от всего этого. 15 марта Андрей Андреевич если не "свихнулся",
то, во всяком случае, заболел. Как чаще говорили в этой семье -
забюллетенил.
В постель его уложила Роза Арнольдовна, врачиха с Профсоюзов, 19.
Уложила на неделю, найдя острое переутомление и прописав полный покой. Она
давно, еще с довоенных времен, пользовала всех Коноплевых...
В постели он лежал и в тот миг, когда на лестнице позвонили и Светочка
(Маруся была на кухне) впустила и провела прямо к больному высокую,
средних лет даму в хорошем, но уже далеко не новом каракулевом жакетике, с
седоватыми прядями волос из-под шапочки: они как-то странно оттеняли ее
невеселое, немолодое, но все-таки очень красивое лицо.
Мария Бенедиктовна, почуявшая неладное, вытирая руки и впустив в
комнату запах жареной корюшки, поспешила на помощь. А может быть, и на
стражу.
Необычен был разговор, происшедший в течение последующих двадцати или
тридцати минут в той полутемной комнате.
- Вы - Коноплев? - спросила дама, не протягивая руки лежащему. - Моя
фамилия Светлова. Я жена Виктора Михайловича. Жена... Или вдова; вам лучше
знать. - Губы ее дрогнули. - Вы разрешите?
Сев в своей постели, Андрей Андреевич прижал обе руки к груди: этот
жест, при его расстегнутой белой рубашечке, при запахе лекарств, мог
показаться или по-детски трогательным, или отвратительно-наигранным...
- Да, я - Коноплев, - с отчаянной искренностью проговорил он. -
Садитесь, пожалуйста; очень вас прошу. Коноплев я, Андрей Андреевич! Но,
видите ли... Судя по всему, я все-таки не тот Коноплев, который... Я бы и
сам был рад, но что я могу сделать? Понимаю: дневник, яблоки эти, то,
се... Но вот, поверьте, я с 1923 года - Марусенька, так ведь? - выезжал из
Ленинграда только на дачу... Ну, на Сиверскую там, в Лугу... Да вот еще,
когда эвакуировались... В Мордвес... Как же я могу что-нибудь знать про...
Виктора Михайловича?
Лицо пришедшей осталось почти неподвижным, только глаза ее, холодные и
строгие, прищурились, пожалуй, с некоторой брезгливостью...
- Гражданин Коноплев, - осторожно, как бы переходя грязную лужу на
дороге и стараясь ступать по сухому, начала она. - Я беседовала с
Александром Александровичем (с Ребиковым, если вы не знаете) в день его
отъезда на вокзале. Мы договорились обо всем. Вам никто не будет грозить
ничем. С вас не будут требовать денег... Боже мой... что значат какие-то
тысячи рублей по сравнению с жизнью наших близких! Нас - пять семей; мы
обойдемся без вас. Я очень прошу вас: не нужно никаких уловок. Всему есть
границы: расскажите нам только, что произошло... С ними со всеми... И мы
ничего больше не потребуем от вас.
Все так же, полусидя, Андрей Коноплев смотрел мучительными глазами на
Светлову.