"Лев Успенский. Шальмугровое яблоко (Сборник "Ф-72")" - читать интересную книгу автора

Соловьева, где он рассказывает о госпоже Блаватской? Ведь ясно, все это
результат глупой путаницы, нелепого недоразумения. С кем, с кем, но с
тобой, Коноплев, _такого_ произойти не могло. Тебя приняли за кого-то
другого...
Три обстоятельства, однако, мешали ему остановиться на такой
утешительно-огорчительной мысли.
Прежде всего, довольно вероятно, что человека могут спутать с кем-либо
другим. Но очень мало шансов, чтобы его на протяжении одного дня могли
принять за кого-то другого _дважды_, притом в совершенно разных
обстоятельствах.
Сунуть в толпе или в учреждении, в гардеробе, яблоко в карман вместо
одного человека другому, похожему, - куда ни шло. Но вслед за тем явиться
к нему же на квартиру и оставить на столе второе точно такое же яблоко, с
почти такой же запиской - это уже переходит грань возможного! А ведь это
второе яблоко еще существовало. Вот стоит выдвинуть ящик стола, и от него
снова слабо пахнет по комнате сладковатым и страшноватым запахом. Тайной.
Второе. Если допустить, что произошла путаница фамилий, что у него есть
в городе двойник, однофамилец, тезка, которому кто-то должен был вручить
блокнот, надписанный по корке "А.Коноплев", "Дневник N_2", то это могло
объяснить второй "этап": посланный не видел его в лицо.
Но на стадионе-то - а он все больше склонялся к тому, что это могло
произойти только в столпотворении стадионском; в гардеробе "Ленэмальера"
за вещами следила тощенькая и удивительно языкастая девчурка-подросток,
которую почему-то все звали не Валечка, не Тиночка, а только "Клюева", как
будто ей было лет под пятьдесят. Было совершенно несомненно, что легче
похитить сокровища Монтесумы, чем вынуть что-нибудь из кармана пальто или
сунуть в карман пальто, за которым следит Клюева...
Наконец, третье. Но этого "третьего" главбух "Ленэмальера" сам
побаивался. Страшновато было назвать его себе вслух, полными звуками,
настоящим словом... Неведомо как, он сам не знал откуда, в последние дни
проникло в его мозг странное имя: "Тук-кхаи"... Он не знал, что оно
обозначает. Он не мог бы сказать, какое оно "имя" - собственное или
нарицательное? Но оно то и дело звучало теперь у него в душе.
"Тук-кхаи!" - и тихий быстрый шелест где-то в стене или над головой:
так мышь шуршит в снопе соломы.
"Тук-кхаи!" - и теплая струя душистого влажного ночного ветра на
воспаленном лбу...
"Тук-кхаи!" - и какая-то давно не испытанная нежность к кому-то
маленькому, милому, родному... Та самая нежность, какую он чувствовал
только тогда, когда Светка была еще пеленашкой... _Только_ тогда? А
_только ли_?
Все эти колебания, сомнения, неясности длились, как уже было сказано,
до конца февраля. Затем они кончились; день за днем все стало как-то
заволакиваться туманом, забываться, что ли... Андрей Коноплев остался
Андреем Коноплевым, главным бухгалтером "Ленэмальер-Цветэмали". Никакое
"тук-кхаи" больше в его голове не звучало...


13 марта, через два дня после Светкиного, шумно отпразднованного
рождения, на котором, к ее скрытому удовольствию и явному ужасу, чуть было