"Лев Успенский. Эн-два-0 плюс Икс дважды (полуфантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

Случалось, баккалауро являлся мрачным на простейший зачет, высиживал в
грозном молчании час или два, вслушиваясь в ответы, внезапно вставал и
уходил. "Не подготовлен... Не смею отнимать драгоценное время..." Бывало, он
резался не на жизнь, а на смерть с самыми свирепыми экзаменаторами,
забрасывая их парадоксами, дерзил, говорил резкости и уносил всё же с поля
боя завоеванную в битве пятерку. И когда его кидались поздравлять, сердито
цедил сквозь зубы: "А, это все - чепуха!" Его давно уже перестали
спрашивать: "А что же - не чепуха?" Если кто-либо новенький задавал этот
вопрос, Шишкин прожигал его насквозь огненным взглядом. "Закись азота!" - с
маниакальным постоянством, сразу утрачивая чувство юмора, бросал он. Так к
этому и о тносились: "Пунктик!"
Черты его личности открывались нам постепенно и не вдруг: так дети
подбирают картинки из причудливо вырезанных деталей. Узнали, что живет он
где-то у черта на куличках, на Малой Охте или за Невской лаврой, снимает
угол у хозяина. Нельзя понять: то ли он за стол и квартиру консультирует
этого хозяина - гальванопласта и никелировщика, то ли договорился и в его
мастерской проводит какие-то собственные опыты... И - чем дальше, тем
больше - всё, что нам удавалось узнать о нашем Шишкине, пропитывалось
дымкой ка кой-то таинственности.
На моем личном горизонте он некоторое время маячил вдали, "в просторе
моря голубом". И вдруг, в роковой день, крайне заинтригованная Анна
Георгиевна прошептала мне в прихожей:
- Павлик, вас там кто-то дожидается... Кто это? Я заглянул в щелку:
- Это? Баккалауро... Шишкин!
Ее глаза недоуменно округлились, но ведь сверх сего я и сам ничего не
знал.
Венцеслао сидел на утлом диване моем, пребывая в перигелии, в лучах
отеческой любви. На столе стояла корзинка от Елисеевых с разными
"гурмандизами". Рядом красовалась бутылка хорошего вина, а владелец всего
этого изобилия, аккуратно сняв ботинки, оставшис ь в новеньких шелковых
носках, уронив на пол газету Речь". дремал в задумчивой позе с таким видом,
точно привык тут дремать уже много лет.
С этих пор его постоянно можно было встретить у меня: на Можайской, 4,
он стал... Ну нет, это было бы неверное утверждение: своим он стать не мог
нигде. Таким своим может оказаться разве лишь страус в стаде быстроногих
антилоп: бежим вместе, но вы млекопитающие, а я - птица!
Среди нас он выглядел марсианином. Анна Георгиевна скоро пришла к
мысли, что он пришелец из мира четвертого измерения: она почитывала романы
Крыжановской-Рочестер, не к ночи будь таковая помянута... Мило общаясь с
нами на некоем определенном уровне, он ни когда не позволял с собой никакой
фамильярной близости.
Скоро с разных сторон до нас стали доходить самые странные и
маловероятные россказни о нем, о Шишкине. Он не подтверждал и не отрицал
даже самых неправдоподобных сплетен. Но странно, если недоверчивые скептики
брались от случая к случаю проверять любую та кую околесицу, всякий раз
оказывалось: да, так оно и было! По меньшей мере - вроде того...
В институтской канцелярии, как во всех институтах, и тогда работали
дамы. Через них стало известно: Венцеслао Шишкину сам Дон-Жуан де Маранья в
подметки не годится.
Вот, скажем, лишь год назад кто-то по оплошности порекомендовал его на