"Лев Успенский. Эн-два-0 плюс Икс дважды (полуфантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

лето репетитором в чопорную баронскую семью Клукки фон Клугенау. Против
желания баронессы, заменив собою внезапно заболевшего учителя из Петер-шуле,
он отправился куда-то под Пернау, в баронский майорат. Фрау баронин поначалу
видеть не желала этого неаполитанского лаццарони: "Эр ист цу малериш фюр айн
Лёрэр..." /Он чрезмерно живописен для репетитора (нем.)/
А месяца через два - взрыв. И фрау баронин, и восемнадцатилетняя
баронэссерль - Мицци без памяти влюбились в этого страшного человека.
Фрейлейн бегала на набережную с намерением утопиться. Матушка будто бы
приняла яд, но баккалауро недаром был химиком: он спас ее каким-то подручным
противоядием. Генерал Клукки рвал и метал, но не на "негодяя", а на своих
дам: негодяй, по его словам, вел себя, как подобает дворянину, хотя в чем
это выражалось, до нас не дошло.
Утка? Да как сказать? Не на сто процентов. Нам всем был знаком
массивный и по-немецки аляповатый золотой портсигар Венцеслао, в виде
этакого полена, в трудные дни он охотно предоставлял его нуждающимся для
залога в ломбарде.
Так вот, внутри этой штуковины готическим шрифтом были под баронской
коронкой награвированы два имени - "Катаринэ". и "Мицци"...
Уверяли, будто однажды, посреди чемпионата французской борьбы в цирке
"Модерн", когда не то Лурих, не то финн Туомисто вызвали желающих испытать
счастья, из рядов поднялся чернобородый студент-технолог и принял вызов.
Матч Лурих - студент в маске будто бы состоялся и закончился вничью.
Купчихи в ложах сходили с ума, Николай Брешко-Брешковский напечатал в
"Биржевке" хлесткий фельетон "Стальной бородач", а скульптор Свирская долго
умоляла Венцеслао позировать ей для вакхической группы "Нимфа и молодой
сатир "... Баккалауро отказался.
Мы бы рады были не верить такой ерунде, но вот однажды...
Мы - я, Сережа (вот он!), еще двое-трое студиозов, баккалауро в том
числе, - шли теплым весенним вечером по Милльонной к Летнему саду. Дурили,
эпатировали буржуазию, смущали городовых.
Внезапно нас догоняет великолепный темно-синий посольский "фиат", с
итальянским флажком на радиаторе. И маркиз Андреа Карлотти ди Рипарбелла,
министр и чрезвычайный посол Италии в СанктПетербурге, улыбаясь прелестно,
машет оттуда роскошной шляпой белого фетра.
Машет - нам?! Мы удивились, Шишкин - нет. Вонцеслао передал кому-то
из нас фунта три ветчинных обрезков, которые в пергаментной бумажке нес в
руке (мы имели в виду поехать на Елагин на финском пароходике), подошел к
остановившемуся поодаль "мотору", обменялся нескольки ми негромкими словами
с его владельцем, сел рядом с любезно приподнявшим в нашу сторону шляпу
маркизом, крикнул: "Завтра на Можайской!" - и был таков... Куда, зачем,
почему с Карлотти?
Мы даже не пытались у него спросить об этом. На подобные вопросы
баккалауро никогда никому не отвечал... Да мы уже и привыкли: марсианин! Мы
- вроде планет - ходим по эллипсам, а он движется по какой-то параболе.
Откуда-то прибыл, куда-нибудь может уйти...
...Нет, отчего же? Он превесело танцевал с барышнями на наших
вечеринках, принимал участие в наших спорах (а принимал ли? Больше ведь
слушал!), мог даже подтянуть "Через тумбу-тумбураз!" или "Выпьем, мы за
того, кто "Что делать?" писал..." Но ведь никогда он не соблазнялся распить
по бутылочке черного пивка в "Европе" на Забалканском, 16, не орал до