"Глеб Иванович Успенский. Письма из Сербии" - читать интересную книгу автора

с пятой строки, то есть по окончании первого куплета, уж никто не знает,
как дальше. Не в музыкальных школах спевались мадьярские мужики, спевались
они, надо думать, в деревне; и наши тоже родились и жили в деревне, но,
очевидно, некогда им было спеваться, заниматься пустяками, досуга не
было... И затянули-то они кто в лес, кто по дрова... "Погоди, я им завинчу
штучку!" - подзадоренный неудачей "своих" проговорил какой-то,
по-видимому, бывший военный писарь и, проворно стащив с плеч одеяло,
которым наградило его славянское общество, крякнул и затянул:
В пол-денный жар в овраги на Капказ-зи В груди моей с винцом дымилась
кровь.
Но и этот на втором куплете осекся, а уж врал - не приведи бог!
- Ах, забыл, как дальше-то... Погоди!.. - Писарь вновь было начал
сначала, но его перебил громадного роста мещанин, необычайно вертлявый,
бывший сыщиком, драгуном и монахом и оказавшийся впоследствии плутом...
- Будет тебе нищего-то через каменный мост тащить!
Ты погляди-ко, как я их, немцев-то, сразу разодолжу...
У нас - по-русски, живо!
И повернувшись на каблуках, он довольно-таки бесцеремонно влез в самую
середину мадьярского хора и, вопреки всяким смыслам, начал кричать
кукареку... Мадьяры продолжали петь, не обращая внимания, думая, должно
быть, что чудак опомнится, увидит, что мешает, и уйдет, - ничуть: чудак
орал петухом и представлял всей своей фигурой поднимающегося на цыпочки и
вытягивающего шею петуха. Мадьяры замолкли. Некоторые из наших - далеко,
впрочем, не все - смеялись, а мещанин-петух также молчал и ждал. Мадьяры
опять запели. Мещанин тотчас же опять заорал. Кончилось тем, что один из
певцов, как бешеный, подскочил к нашему артисту и обругал его самым
громогласным образом; наш мгновенно схватил его "за бочка", как
"друга-приятеля", но венгерец весьма энергически отстранил его от себя.
Хихикая, с ужимками и обезьяньими изворотами наш таки убрался. Немедленно
принялись его ругать за неприличие, и так, ругаясь, все вместе пошли в
буфет.
Выручил всех солдат.
- Эх, вы! - сказал он, - певчие! Ну-ко - нашу солдатскую! - И,
притоптывая каблучками и повертывая согнутые фертом руки, пропел какую-то
песню, в которой слышалось беспрестанно:


Полковые командирчики,
Батальйонные начальнички,
И батальйонные начальнички,
Штаб-и обер-офицеркки!


С точностью не могу припомнить слов песни, но помню положительно, что,
кроме какой-то радости от обилия начальства, выраженной музыкой песни, в
ней было одно только перечисление разных наименований этого начальства,
даже жен и деток господ начальников.
- Вот как у нас! - окончив песню (эта песня была допета до конца),
гаркнул солдат и, конечно, последовал в буфет.
По пути из Семендрии в Белград, как я уже писал ранее, мне удалось