"Эрнст Юнгер. Рабочий. Господство и гештальт" - читать интересную книгу автора

спорят о том, какая из них подверглась нападению. Левая рука - рука
обороняющаяся.
Никогда бюргер не почувствует побуждения добровольно встретить свою
судьбу в борьбе и опасности, ибо стихийное лежит за пределами его круга, оно
не-Разумно и тем самым просто безнравственно. Поэтому он всегда будет
пытаться отмежеваться от него, все равно, является ли оно ему как власть и
порыв страсти или в первостихиях огня, воды, земли и воздуха.
Под этим углом зрения большие города на рубеже столетий оказываются
идеальными твердынями безопасности, триумфом стен как таковых, которые более
века назад отодвинулись от обветшавших колец укреплений и теперь заточают
жизнь в камень, асфальт и стекло, как бы проникая в самый интимный ее
порядок. Победа техники здесь всегда - победа комфорта, а вмешательство
стихий регулируется экономикой.
Однако необычность бюргерской эпохи состоит не столько в стремлении к
безопасности, сколько в исключительном характере, свойственном этому
стремлению. Она состоит в том, что стихийное оборачивается здесь
бессмыслицей, и потому крепостная стена бюргерского порядка выступает в то
же время как крепостная стена разума. На этом пути бюргер отмежевывается от
других явлений, какими предстают верующий человек, воин, художник, мореход,
охотник, преступник и, как уже было сказано, - от фигуры рабочего.
Быть может, здесь уже становится ясна причина бюргерской неприязни к
появлению этих и других фигур, которые словно в складках своих одежд
приносят в город запах опасности. Это неприязнь к наступлению, нацеленному
не то что бы на разум, а на культ разума, к наступлению, которое очевидно
уже в силу одного лишь наличия этих жизненных позиций.
Один из маневров бюргерской мысли сводится как раз к тому, чтобы
наступление на культ разума провозгласить наступлением на сам разум и
благодаря тому отмахнуться от него как от чего-то неразумного. На это можно
возразить, что эти два вида атаки уподобляются друг другу только внутри
бюргерского мира, ибо как существует бюргерское восприятие рабочего, так
существует и специфически бюргерский разум, который отличается как раз тем,
что он не соединим со стихиями. Однако эта характеристика никак не подходит
к указанным жизненным позициям.
Так, битва для воина является событием, которое совершается в высшем
порядке, трагический конфликт для поэта - состоянием, в котором смысл жизни
может быть схвачен с особой точностью, а пылающий или опустошенный
землетрясением город для преступника - полем его особо активной
деятельности.
Точно так же и верующий человек участвует в более широкой сфере
осмысленной жизни. Насылая на него беды и опасности, а также делая его
свидетелем чудес, судьба напрямую вверяет его более мощной власти, и смысл
такого вмешательства признается в трагедии. Боги любят открываться в
стихиях, в раскаленных светилах, в громе и молнии, в горящем кусте, который
не может поглотить пламя. Когда земной круг гудит во время битвы богов и
людей, Зевс трепещет от радости на своем высочайшем троне, потому что видит
здесь веское подтверждение всеохватности своей власти.
Со стихийным человека связывают высокие и низкие связи, и есть
множество плоскостей, где безопасность и опасность объемлются одним и тем же
порядком. Бюргера, напротив, следует понимать как человека, который познает
в безопасности высшую Ценность и сообразно ей определяет свою жизнь.