"Эрнст Юнгер. Рабочий. Господство и гештальт" - читать интересную книгу автора

знаменуется тем, что в нем вновь будут видеть, чувствовать и действовать под
властью гештальтов. Достоинство какого-либо ума, ценность какого-либо
взгляда определяется степенью, в какой он усматривает влияние гештальтов.
Первые значительные усилия уже видны; их можно заметить и в искусстве, и в
науке, и в вере. В политике тоже все зависит от того, будут ли в борьбу
введены гештальты, а, скажем, не понятия, идеи или одни лишь явления.
С того мгновения, как переживание облекается в форму гештальтов,
гештальтом становится все. Поэтому гештальт - это не новая величина, которую
следовало бы открыть в дополнение к уже известным, но с того момента, когда
глаза раскрываются по-новому, мир является как арена действия гештальтов и
их связей. Укажем на одно заблуждение, знаменательное для переходного
времени: дело тут представляется не таким образом, что единичный человек
исчезает и теперь должен заимствовать свой смысл только из неких корпораций,
общностей или идей как единств высшего порядка. Гештальт представлен и в
единичном человеке, каждый его ноготь, каждый атом в нем - это гештальт. И
разве наука нашего времени не начала уже видеть в атомах гештальты, а не
мельчайшие частицы?
Конечно, часть так же не может быть гештальтом, как не может составлять
гештальт и сумма частей. Это следует учитывать, если мы хотим употреблять,
скажем, слово "человек" в смысле, который лежит за пределами обычного
словоупотребления. Человек обладает гештальтом, поскольку он понимается как
конкретная, постижимая единичность. Однако это не относится к человеку
вообще, понятию, которое представляет собой всего лишь один из шаблонов
рассудка и может означать сразу все или ничего, но только не что-либо
определенное.
То же самое справедливо и для более объемлющих гештальтов, в которые
включен единичный человек. Эта его принадлежность не может быть исчислена с
помощью умножения или деления, - множество людей еще не создают в результате
гештальт, и никакое деление гештальта не ведет обратно к единичному
человеку. Ибо гештальт - это целое, содержащее больше, чем сумму своих
частей. Человек больше, чем сумма атомов, членов, органов и соков, из
которых он состоит, супружество больше, чем муж и жена, семья больше, чем
муж, жена и ребенок. Дружба больше, чем двое мужчин, и народ больше, чем
может показаться по итогам переписи или по подсчету политических голосов.
В XIX столетии стало привычным всякий ум, который пытался опереться на
это "большее", на эту тотальность,[2] отсылать в царство снов, поскольку они
уместны в более прекрасном мире, а не в действительности.
Однако не может быть никакого сомнения в том, что на деле имеет место
как раз обратная оценка, и даже в политике ум, который не способен увидеть
это "большее", ставится рангом ниже. Пусть он и играет свою роль в духовной
истории, в истории экономики, в истории идей, - однако история есть нечто
большее; она есть гештальт в той же мере, в какой имеет своим содержанием
судьбу гештальтов.
Правда, - и это уточнение должно отчетливее указать, что следует
понимать под гештальтом, - большинство противников логики и математики жизни
двигалось в плоскости, лежавшей на одном уровне с тем, против чего они
боролись. Ибо нет никакой разницы, ссылаться ли на изолированную душу или
изолированную идею, а не на изолированного человека. Душа и идея в этом
смысле - не гештальты и между ними и телом или материей не существует
сколь-нибудь убедительной противоположности.