"Эрнст Юнгер. Рабочий. Господство и гештальт" - читать интересную книгу автора

первотексту, который еще не написан?

5

Наконец, в-третьих, остается разрушить легенду об экономическом
качестве как основном качестве рабочего.
Во всем, что об этом думалось и говорилось, видна попытка счетного
искусства превратить судьбу в некую величину, разрешимую средствами
вычисления. Истоки этой попытки прослеживаются до тех времен, когда на Таити
и на Иль-де-Франс был обнаружен праобраз разумно-добродетельного и тем самым
счастливого человека, когда дух обратился к превратностям уплаты пошлины на
зерно и когда математика относилась к тем утонченным играм, которыми
забавлялась аристократия накануне своего заката.
Здесь был создан образец, получивший впоследствии однозначное
экономическое истолкование, когда притязание единичного человека и массы на
свободу утвердилось как экономическое притязание в рамках экономического
мира. Вызванная этим притязанием полемика между материалистическими и
идеалистическими школами составляет один из фрагментов нескончаемого
бюргерского разбирательства; это все те же беседы энциклопедистов под
стропилами Парижа, закипающие по второму разу. Вновь на сцене старые фигуры,
и не переменилось ничего, кроме схемы их противостояния друг другу, которая
стала ныне чисто экономической.
Мы ушли бы слишком далеко, пытаясь проследить, как эти беседы
подпитываются за счет различной расстановки прежних знаков и как они
оживляются за счет их чередования; важно лишь увидеть, как они подчиняют
единому порядку и сами спорные мнения, и тех, кто их выражает.
Разумно-добродетельный идеальный образ мира совпадает тут с
экономической мировой утопией, и постановка любого вопроса отсылает к
экономическим притязаниям. Неизбежность заключена в том, что в рамках этого
мира эксплуататоров и эксплуатируемых невозможна никакая величина, которая
не определялась бы высшей экономической инстанцией. Здесь существует два
типа людей, два типа искусства, два типа морали, но как мало нужно смекалки,
чтобы увидеть, что питает их один и тот же исток.
Одним и тем же является и прогресс, на который ссылаются в свое
оправдание участники экономической борьбы, - они сходятся в своем
фундаментальном притязании на роль носителей процветания и Думают поколебать
позицию противника как раз в той мере, в какой им удается опровергнуть это
притязание с его стороны.
Но довольно, всякое участие в этих беседах ведет к их продолжению. Что
надлежит увидеть, так это наличие диктатуры экономической мысли самой по
себе, охватывающей своим кругом всякую возможную Диктатуру и ограничивающей
ее в принятии мер. Ибо внутри этого мира нельзя сделать ни одного движения,
не возмущая всякий раз мутный ил интересов, и нельзя найти позиции, откуда
удался бы прорыв. Ведь центр этого космоса образует экономика сама по себе,
экономическое истолкование мира, и именно оно придает весомость каждой из
его частей.
Какая бы из этих частей ни завладевала правом распоряжаться, она всегда
будет зависеть от экономики как верховной распорядительной власти.
Скрытая здесь загадка по своей природе проста: она состоит в том, что,
во-первых, экономика - это не та власть, которая может предоставить свободу,