"Эрнст Юнгер. Годы оккупации" - читать интересную книгу автора

прусское. Если не ошибаюсь, то они, кстати, были также еще и любимым блюдом
Фридриха Вильгельма I. Они одеты в прусские цвета - черный и белый, причем
роскошного бархатистого тона. Так отчего бы им не стать гербом? Пошло же от
них имя Фабиев, как от простого дрока имя Плантагенетов! Я подобрал к ним и
соответствующее геральдическое животное - пестрого дятла, чей наряд тоже
выдержан в прусских цветах, и которому, при его в целом амусическом
характере, присущ талант ко всему, что связано с ритмом: к миру дудок и
барабанов и к гусиному шагу. Мастер плац-парадов с красными лацканами!

Пополудни на кладбище. На одной из могил цвел шиповник с махровыми
цветами. Был ли это и впрямь дикий шиповник, пышно расцветший на доброй
почве, или одичавшая роза? Превращение тычинок в лепестки - вот великий
символ культуры. Вот так же я удивился, неожиданно увидев в Париже пчел. В
мирной тиши мне вспомнились розовые лепестки стихов Арно, которые я читал
сегодня утром:

Je vais оu va toute chose
Оu va la feuille de rose
Et la feuille de laurier.

(Я уйду путем,
Которым идет все живое,
И лепесток розы,
И лист лавра(фр.)-)


Кирххорст, 23 мая 1945 г.

Вновь чтение "Le salut par les Juifs" ("Спасение от евреев") Леона
Блуа.[64] Что бы сказал Гаманн на эти изыскания? Это сочинение уводит в
сокровенные камеры великих тайн и к глубинным истокам, с одной стороны,
сакральной и с другой - магической силы, противопоставив друг другу евреев и
золото. Блуа действует в этих сферах как электротехник на распределительной
станции, где за испещренными иероглифами щитами таятся страшные силы.
Создается впечатление, что вот-вот он сгорит, испепеленный внезапной
вспышкой. В любой момент грозят полыхнуть рукотворные костры и с небес
обрушиться карающие молнии.

Заодно я снова просматривал его дневники. Это чтение по смене уровня
рассмотрения напоминает восхождение по горному ущелью, при котором одежду и
кожу разрывают шипы. На вершине хребта ты получаешь вознаграждение -
несколько предложений, несколько цветков, принадлежащих к вымершей ныне
флоре, но бесценных для высшей жизни. Для этого времени, для периода начала
XX века, видение другой стороны здесь острее, чем в астрономических
обсерваториях. Тут уж поневоле приходится мириться с недостатками индивида,
его темной кармой.

Иначе обстоит дело у Гаманна:[65] его темнОты - сущее наказание.
Зачастую он уже и сам себя не понимал, перечитывая собственные тексты. Но
местами вдруг вспыхивают алмазы, солитеры в синеве, самая суть этого автора.