"Эрнст Юнгер. Через линию" - читать интересную книгу автора

рассмотреть путь, который прошла живопись в нынешнем столетии, то можно
догадаться о принесенных жертвах. Можно, наверное, даже предугадать, что
этот путь ведет к триумфу, для чего чистого служения прекрасному
недостаточно. Это ведь еще спорный вопрос, что называть прекрасным.

Вряд ли можно найти такого человека, который позволит в своем саду
властвовать экономике настолько, что даже цветам там не найдется места. Его
посадки сразу же завоевываются жизнью, надстраивающейся над чистой
необходимостью. То же самое испытывает челочек, втиснутый в наш порядок, в
наши государства, когда он обращается, пусть даже ненадолго, к произведению
искусства. Возможно, только в катакомбах человек может приблизиться к
произведению искусства, как Христос к кресту. Ведь зона господства Левиафана
характеризуется не только плохим стилем, но в ней мусический человек с
необходимостью должен быть причислен к самым значительным противникам.
Художника преследуют. Зато тираны расточают похвалы духовным рабам.
Последние же оскверняют творение.

21

Подобным же образом дело обстоит и с мыслителем. Он столь же рискованно
ставит себя на границах ничто. Тем самым он познает страх, который люди
воспринимают панически, как удары судьбы. Одновременно он приближается к
спасительному, которое Гельдерлин связал с опасностью.

При этом следует указать на редкую симметрию: мыслитель и поэт сегодня
находятся в зеркальном отношении.[31] Поэзия стала интеллектуальной
настолько, что превосходит все прежние попытки осмысления. Ее образы
проникают до сплетения мечты и мифа. Сюда же относится тот факт, что все
больше женщин принимают участие в духовной сфере. По эту сторону линии их
участие считается процессом редукции; только по ту сторону станет ясно, есть
ли от него польза и какая. И если бы сегодня на Земле появился разумный
пришелец, то из поэзии он мог бы заключить, что мы обладаем знанием о
рентгеновском излучении и даже о ядерных процессах. Еще совсем недавно этого
не было, и остается удивительным, что слово отстает от движения духа. Таким
образом, в языке все еще продолжается Возрождение.

Если в поэзии язык, проступая на поверхности письма плодородным слоем,
дает концептуальные всходы, то в мышлении он опускается в недра
неразличимости. Эти два движения в непосредственной близости к ничто
соотнесены друг с другом. Стиль мышления совершенно отличен от классических
времен, например, от барокко, в котором он отличался полной достоверностью,
даже суверенитетом абсолютной монархии. Он больше не в состоянии вынести то
требование позитивизма, что на любом поле, куда ступает дух, должно
доминировать ясное сознание с его законами. Приток неизвестного превысил не
только все метки футштока, но и критическую метку уровня воды. В результате
достоверность мысли стала сомнительной, и, более того, она стала
ответственностью и обузой, как наследственное владение, перешедшее в
собственность. Мышление вынуждено искать другие гаранты и напоминать о
других более отдаленных мотивах, как, например, мотив гнозиса,
до-сократиков, еремитов, поселившихся в Фивах. Возникают новые и тем не