"автор неизвестен. Житие Модеста Шлобского." - читать интересную книгу автора

мялся и вопрошающе посмотрел в сторону стойки.
-В Мытищах где-то. Хрен ли мне еще и номер ее помнить - донеслось
оттуда блеянье.
-...вобщем преподавал, и преподавал, замечу, неплохо. Hо тотали-
тарный коммунистический режим не мог допустить, чтобы воспитанием юных
умов занимался человек, обладающий таким могучим талантом, со свобод-
ным взглядом на жизнь, не сотрудничающий с КГБ. Режиму было необходимо
выращивать из детей шпионов и доносчиков, а литература - это такой
мощный инструмент, который, как молот ударяющий по раскаленной заго-
товке, формирует личность, заставляет человека задумываться о вещах, о
которых рано или поздно человек все равно должен и просто обязан заду-
маться. В горниле литературы выплавляется характер гражданина. И пото-
му КГБ создало свою кагэбэшную литературу. Hога представителей кото-
рой, кстати, ни разу еще не посмела коснуться пола нашего с вами заве-
дения, кабарэ, если хотите. Так вот, о чем я говорил?... Василь Петро-
вич учил детей не читать кагэбэшную литературу, превращавшую раскален-
ную болванку (ребенка то-есть) в застывшего чугунного болвана. Василь
Петрович часто отпускал их с уроков, водил их гулять в лес, учил их
видеть и слышать настоящую правду и истинную, некагэбэшную красоту. И
КГБ этого не вынесло и отстранило Василь Петровича от преподавания.
Его сослали в лагерь, где он, несмотря на ужасный лагерный быт, на из-
девательства надсмотрщиков и сокамерников, подкупленных Комитетом, на-
чал писать стихи. Времена изменились, и справедливость, как говорится,
восторжествовала: КГБ приказал долго жить, а Василь Петрович жив, сво-
боден и снова преподает в школе. Правда теперь физкультуру, которая
тоже, как кузнечный молот, формирует личность. Я думаю, что если было
бы больше таких учителей как Василь Петрович Фантомазов, наша жизнь
стала бы лучше. И наши дети (секундная пауза со вздохом) не были бы
такими болванами. А теперь я хочу представить...
-Чушь какая! - сказал глухонемой, подливая водку в модестову рюм-
ку - третий год Одуров выпускает на сцену этого Фантомазова, а потом
произносит этот панегрик. А я до сих пор никак не пойму: причем здесь
КГБ? Ведь Фантомазов-то сидел свой срок за растление.
-Во-во! - подтянул второй глухонемой, когда все выпили, как его
снова-то формировать личность пустили, козла. Маразм!
-И совершенно непонятно, зачем к этой истории приплели советский
режим! - запыхтел за соседним столиком совершенно трезвый дядька в
скосившемся красном галстуке и с золотым зубом - и комитет здесь не
при чем, и советский режим...Ведь нормальный был режим: все как люди
жили. Верно, товарищ? - и скосил, почему-то глаза на Модеста. Тот лишь
пьяно кивнул, не выходя из своей прострации.
-Бордосский дог - тебе товарищ! - зашипели на него художники: уй-
мись, шавка бездарная! Товарищи твои давно в Париже. - их тихие злые
голоса тонули в общем гуле одуровки.
-Помнишь, как этого козла в семьдесят третьем чуть из Союза Ху-
дожников не вышибли, а? - спросил первый модестов собутыльник второго.
Золотозубый помрачнел и отвернулся.
-Он выслужиться захотел: нарисовал эскиз "Рейся гордое знамя По-
беды" к девятому мая. И в аннотации написал, мол, "красное знамя побе-
дившего народа на фоне пылающего Берлина. Точка зрения - вершина Рейх-