Большой соляник

Солнце стояло еще высоко, и было душно, когда мы с Дарси уехали из лагеря на маленькой лодке (Дарси сказал, что лучше как следует прочесать небольшой участок реки, чем с ревом глотать мили в большой лодке с подвесным мотором, стреляя в зазевавшихся крокодилов и разгоняя шумом всех остальных).

— Нередко к старому крокодилу удается подобраться и с подвесным мотором, — сказал Дарси, — но нельзя менять скорость. Старайся, чтобы шум был монотонным, слепи крокодила светом фары, и он не распознает, близка ли опасность. Правда, я не совсем уверен, что свет ослепляет крокодила. Свет не мешает ему уплывать туда, куда ему вздумается. И мне кажется, что все равно, каким светом светить ему в глаза — ярким или слабым. Весьма вероятно, что свет гипнотизирует крокодила, когда он находится в определенном настроении. Выезжая в лодке с подвесным мотором, я упустил много крокодилов, которые не ушли бы от меня, если бы я плыл на веслах. Слишком много раздражающих звуков. Остановка и запуск мотора, переключение скоростей. Кроме того, нужно много места, чтобы развернуться, есть опасность треснуться о ветви свисающих над водой деревьев, удариться винтом о коряги, скрытые под водой. Вонь. От дыма меркнет свет фары. Крокодилы вспугнуты, охота испорчена. Я могу остановить мою маленькую лодку и повернуть ее кругом одним взмахом весла. (Он в самом деле мог это сделать!) Мне не надо возить с собой горючее, запасные части, но надо чинить мотор. И я могу работать один, если у меня нет напарника.

— Единственное преимущество подвесного мотора заключается в том, что быстрее оборачиваешься и тратишь меньше усилий. В конечном счете можно и без мотора обрыскать всю реку — это вопрос времени. А его у меня много. Своих крокодилов я возьму.

Итак, мы отправились вверх по реке в маленькой лодке, и это была очень приятная поездка. На склонившихся

над водой кустах тихо ворковали голуби. Шелестели на ветру казуарины. Плескались в камышах, мелькая, как тени, рыбешки. Листья и мусор, медленно вращаясь, плыли по гладкой воде, уносимые вверх поднимающимся приливом. Подгоняемая неторопливыми легкими взмахами весла, лодка скользила вдоль берега, то заходя в тень, то выходя из нее. Поднимавшаяся вода громко булькала, заполняя углубления в прибрежной грязи, а за второй излучиной на нас пахнуло мертвечиной, спрятанной где-то крокодилом.

— Чуете? — прошептал я. Дарси кивнул.

— Крокодил?

Он снова кивнул.

— Думаете, падаль где-то здесь?

Дарси положил весло на нос и закурил, что бывало с ним редко.

— Я никогда не видел, где крокодил закапывает свою добычу, — сказал он. — Наверно, он делает это довольно тщательно. Крокодилам не под силу закопать корову или лошадь. Чаще всего убитых животных они оставляют на воде до тех пор, пока не проголодаются. Кенгуру и свиней они затаскивают в камыши, а все, что остается на воде, просто плавает то вверх, то вниз по течению в зависимости от прилива, понимаете? Далеко не уплывает.

Мы пошли дальше, и часом позже Дарси показал веслом на большой мокрый след, уходивший в воду, на пологом берегу в рощице мангров.

— След, — прошептал я. — Большой соляник?

— Да, — сказал Дарси, заинтересовавшись. — Здоровенная дубина.

Он пересек реку, подгреб поближе к берегу и остановил лодку, воткнув в ил весло.

— Футов двенадцать или четырнадцать. Приедем за ним потом.

— Дарси, а далеко мы поплывем сегодня?

— Будем грести, пока не начнется отлив, который понесет нас к лагерю, а по дороге поохотимся на крокодилов. Знать механизм приливов очень важно, потому что иногда они помогают охоте, иногда препятствуют. Надо знать, что в некоторых местах охотиться лучше, когда вода низкая, так как при высокой воде крокодил может спрятаться от света под ветви деревьев, которые погружаются в воду.

В другом месте нужно ждать, пока вода поднимется, иначе не переберешься через перекаты и затонувшие бревна. По незнакомой реке всегда поднимайтесь вверх днем, и тогда на обратном пути ночью будете знать, что освещает луч, нащупывая крокодилов.

Через час, достигнув высшей точки, вода перестала прибывать. Среди камышей мы отыскали небольшой пляж и высадились. Нам пришлось ждать часа полтора, пока совсем не стемнело. Мы развели небольшой костер, чтобы вскипятить привезенную для чая воду.

— Начнем искать крокодилов, как только стемнеет, — сказал Дарси. — Охотиться можно в любое время ночи.

— А далеко тянется эта река, Дарси?

— Я помню, что она берет начало всего в нескольких милях отсюда от слияния двух речек. Одна, глубокая и узкая, начинается далеко. Она очень извилистая, как все местные ручьи. Она так петляет, что, когда едешь по ней, кажется, что ветер все время меняет направление — то дует в лицо, то в спину. Проедешь мили две, а по прямой — всего несколько сот ярдов. Другая речка широкая и мелкая и очень скоро теряется среди мангровых болот. Крокодилы на ней водятся, но добыть их трудно. Если оставить там человека на одну ночь без костра, то москиты просто сожрут его.

Мы пили чай и беседовали. Вскоре стало темнеть, и нам пора было ехать. Уложив в мешок котелок, кружки и пластмассовый бидон, я засунул его под кормовое сиденье. Потом мы проверили, все ли захватили с собой. Гарпун, наконечник и веревка. Нож, фара и аккумулятор. Топор, сигареты, мешки, винтовки. Веревки, мазь от москитов.

— Все здесь.

Я сел на корму.

— Хорошо. Поехали обратно. Надеюсь взять двух крокодилов. Посмотрим.

Дарси оттолкнулся от берега и сел на носу. Выехав на середину, он пристроил на лбу фару и тщательно проверил ее, направив луч на плывущий лист и одновременно прицелившись в него из винтовки. Лодка плавно заскользила по реке, погоняемая широкими бесшумными взмахами весла. Луч фары обшаривал реку, ища красные глаза «здоровенных дубин».

Я наблюдал, как Дарси работает с фарой. На излучине он медленно проводил лучом по всему новому участку реки. Если там были крокодилы, их глаза сразу загорались. Но, даже заметив крокодила, Дарси продолжал обшаривать лучом еще не обследованное пространство на тот случай, если там окажутся другие крокодилы или крокодил побольше. Луч обегал каждый берег по нескольку раз, а затем по мере продвижения лодки устремлялся вперед.

Через полчаса беззвучная гребля прекратилась, так как Дарси погнал лодку на красный огонек, мерцавший в прибрежных камышах. Потом он вдруг резко сменил направление, и лодка поплыла вниз по течению, где ярко горели широко расставленные глаза большого соляника.

Что нам маленький крокодил, засевший в камышах! Впереди был здоровенный!

Дарси равномерно греб к глазам, горевшим на конце неподвижного луча, и я был уверен, что мой первый большой соляник не уйдет. Я слышал собственное прерывистое дыхание. Вдруг через борт лодки перескочила рыба сарган и забилась в черпаке. От испуга я чуть не вскрикнул, и прошло секунды две, прежде чем я пришел в себя и выкинул проклятую рыбу за борт. Крокодил не двигался, а Дарси продолжал грести, будто и не слышал моей возни с рыбой.

Мы все ближе… и вдруг глаза исчезают. Дарси перестает грести, но лодка движется вперед по инерции. Крокодил может снова появиться… вот он, подальше. Плывет. Здесь глубоко. Надо гарпуном…

Еще ближе… шест у Дарси в одной руке, весло в другой. Он не спеша берется рукой за провисшую веревку, один конец которой привязан к наконечнику гарпуна, а другой к лодке. Вот морда, глаза… нос и толстая шея еще под водой. Мы подошли слишком близко! Бросай же! Да-ва-ааай! Тащи его!

Подняв пенистый столб воды, крокодил исчезает, но по веревке, сбегающей с носа раскачивающейся лодки, видно, что наконечник засел в нем крепко. Дарси подбирает упавшее за борт древко, спокойно кладет его в лодку и берет нож, просто на всякий случай.

Веревка перестает разматываться. У Дарси между ногами лежит еще несколько витков. Он берет винтовку и щелкает затвором. Потом несильно натягивает ослабшую веревку, чтобы узнать, где крокодил. Последние витки веревки исчезают в воде, и лодка рывком разворачивается вполоборота.

Тишина. Река как масло. В мангровых зарослях с шумом бултыхаются крабы, на свету, как стальные лезвия, серебрятся в грязи бычки. Лодка медленно скользит поперек реки. Крокодилу придется всплыть, чтобы набрать воздуха…

Вдруг красные глаза появляются на середине реки. Успокоительно гремит винтовка, показывается громадное белое брюхо и, уносимое течением, начинает погружаться в воду.

Быстрей! Надо тащить, а то утонет. Веревочную петлю на пасть. Он еще дергается.

— Передайте топор.

Удар по шее! Еще удар! Теперь ему конец. Тащим к берегу. Привязываем к дереву веревкой и вырезаем наконечник гарпуна. Надламываем ветви — замечаем место.

— Запомните то сухое дерево, что торчит из воды. Мы еще вернемся и снимем с него шкуру завтра, когда спадет вода. Примерно такого же размера, что и предыдущий, футов четырнадцать. Если шкура первосортная, получим за нее фунтов тридцать. Я не заметил на ней никаких шрамов. А сейчас вернемся и поищем того пресняка, которого видели во время перекура.

— Дарси, как вы думаете, сколько еще крокодилов мы добудем?

Дарси перестал сматывать жесткую мокрую веревку и, взглянув на меня, ослепил фарой, горевшей у него на лбу.

— Если мы даже не добудем больше ни одного крокодила сегодня, можно считать, что успех есть. По такой реке можно грести всю ночь и ничего не увидеть.

Первый крокодил был еще в камышах. Дарси подогнал к нему лодку, выстрелил из винтовки, ударил топором в основание черепа и передал трофей мне. Пятифутовый пресняк.

Мы осветили еще одного большого крокодила, который ушел под воду, когда нам оставалось до него еще ярдов пятьдесят. Дарси выключил свет, и мы сидели в темноте примерно полчаса. Вдруг свет зажегся снова, и луч быстро нашел глаза. Ярдах в пятидесяти выше по течению. Подпустив нас ярдов на двадцать пять, крокодил снова погрузился. Дарси направил лодку туда, где исчезли глаза, но он, кажется, ждал появления крокодила на другой стороне реки. Так и случилось. Дарси выстрелил в появившегося из воды крокодила и успел воткнуть в него гарпун, прежде чем пресмыкающееся утонуло, но при этом сам упал в воду. Встревоженный, я чуть было не сделал неловкую попытку спасти его, бросившись следом, и ему пришлось сказать мне, чтобы я навалился на противоположный борт, так как, взбираясь в лодку, он мог перевернуть ее. Подобрав древко гарпуна, Дарси стал осторожно подтягивать крокодила, а я стоял позади него с винтовкой наготове. Это был крокодил длиной в одиннадцать футов. Признаков жизни он не подавал. Дарси на всякий случай ударил его топором, и мы втащили животное в лодку.

Ниже нам встретилась еще одна «здоровенная дубина», но Дарси не стал тратить время на него. Только мы увидели его глаза, как он сразу исчез.

Когда мы возвращались, в лагере было темно, но собаки не дали нам проехать мимо. Фиф встала, чтобы посмотреть, что мы привезли, и приготовить нам поесть. В два часа мы легли спать, а в семь нас разбудил Прушко-виц. Он лаял на семифутовую коричневую змею ярдах в пятнадцати от лагеря. Я прострелил ей голову из своей винтовки, и мы сфотографировали Прушковица, неодобрительно скалившегося на змею, уложенную в кольца рядом с лендровером.

Позавтракав мясом кенгуру, мы сняли шкуры с двух крокодилов, привезенных накануне. Потом поплыли вверх по реке, чтобы снять шкуру со «здоровенной дубины», привязанной к дереву. К полудню мы засолили, скатали и упрятали в мешок три шкуры. Затем мы подготовили снаряжение и самих себя к переезду. На следующий день мы собирались разбить лагерь у слияния рек, о котором говорил Дарси, и снова приступить к работе. Той ночью мы уже не охотились.

На следующее утро мы отправились вверх по реке Манере в большой лодке с подвесным мотором, таща маленькую лодку на буксире. Дарси и слышать не хотел о том, чтобы оставить ее, к тому же в ней оказалось удобно везти собак. Они причиняли нам уйму неприятностей, лазая по снаряжению и пачкая его мокрыми лапами. Прушковиц был очень возмущен тем, что ему не разрешили ехать с людьми в первой лодке.

Мы проехали мимо того места, где убили первого большого крокодила. В камышах плавал раздувшийся труп большого быка.

— Должно быть, его затащил в реку и утопил большой крокодил.

— Не всю скотину утаскивают и топят. Она может свалиться с высокого берега и не найти пологого места, чтобы выбраться обратно. В каждой смерти на реке крокодила обвинять нельзя, но в большинстве случаев виноват он.

В тот день мы увидели трупы пяти коров и нескольких кенгуру, плывшие по реке, и еще несколько раз до нас донесся запах мертвечины.

За излучиной мы увидели громадного и серого, как броненосец, крокодила, скользнувшего в воду. Дарси сказал, что он услышал нас издалека и ждал, чтобы познакомиться. Было что-то пренебрежительное в том, как неторопливо он погружался в воду. Мы увидели стаю летающих лисиц. Они висели на деревьях, а когда мы приблизились, стали тучей кружиться над нами и пронзительно кричать. Валлаби выскакивали из тенистых уголков и мчались вверх по крутым берегам. То и дело мы кричали на неистовавших собак, бросали в них палками, подобранными в воде. По песчаной отмели пробежала черная свинья, а за ней цепочка из четырех крохотных поросят. Они исчезли в гуще сухого кустарника, не нарушая строя, будто прорепетировали это заранее. Со склонившегося над водой дерева доносился резкий крик белых какаду.

На некотором расстоянии от слияния рек мы нашли хорошее место для лагеря, рядом с источником и вдали от всякой мерзкой живности. Место это было совершенно незнакомо мне, но в нем царила какая-то привычная атмосфера. Наверно, потому, что со мной была Фиф.

Больше всего я люблю вспоминать о событиях, случившихся во время нашего пребывания в верховьях медлительной Манары. В первую же ночь мы добыли старого семнадцатифутового крокодила. Нам двоим понадобился целый день, чтобы снять с него шкуру. Одному человеку поднять ее было не под силу. Мы загарпунили кенгуру, который плыл по реке, преследуемый одиннадцатифутовым пресняком. Этот валлаби нужен был нам, чтобы накормить собак. Дарси решил, что крокодила тоже упускать не стоит. Такого большого пресняка он видел впервые. Я тоже.

Собаки, за которыми мы присматривали, доставляли нам гораздо больше хлопот, чем мухи и москиты. Они все время дрались, воровали что-нибудь, вертелись под нога» ми, исчезали или шумели. Прушковица они раздражали не менее, чем нас. Боюсь, что единственным их другом была Фиф.

Мы подстрелили восьмифутового соляника, лежавшего на бревне, а в одной из речек загарпунили одноглазого «негодяя». (Я так и не узнал, к какому виду относился этот «негодяй», но таких крокодилов много повсюду. И звучит неплохо.) Мы открыли приток реки, по которому еще никто не плавал, если судить по тому, что, когда мы хотели войти в него на лодке, нам пришлось прорубать проход в нависших ветвях.

— Но это не значит, что на крокодилов, живущих в этой речке, никогда не охотились, — сказал Дарси. — Они передвигаются с места на место, и большинство из них бывало на большой реке достаточно часто, чтобы познакомиться с подвесными моторами, экспертами в больших шляпах и скорострельными винтовками. Может быть, поэтому они и забрались в эту речку. Ведь в большой реке крокодилу живется лучше.

Я начинал понимать, что происходило с Дарси, когда он подавался вперед и освещал крокодила фарой. Его внимание было сосредоточено не столько на том. что он мог увидеть, сколько на том, чего не было видно. Его интересовало не то, что крокодил делает, а то, что он может сделать. И если крокодил оставался на месте, дело его было мертвое.

— В малых реках ожидайте, что крокодил всплывет снова у другого берега. На больших реках он покажется на середине. Если же он погружается в воду и всплывает выше или ниже по течению, значит, он куда-то плывет и не даст приблизиться к себе, пока не доберется, куда ему надо, и не почувствует себя в безопасности. Но это просто мои предположения, о крокодильих привычках говорить трудно.

Дарси нырнул в воду на восьмифутовую глубину за убитым крокодилом.

— Если бы он был только ранен, его бы здесь уже не было. Я могу нащупать его шестом, но обвязать веревкой не могу. Передайте гарпун. Я нырну и воткну его в крокодила, а потом попробуем вытащить труп.

Вытащили.

Я учился грести и подкрадываться. Однажды я плыл один вверх по реке с канистрой воды на корме в качестве балласта, как вдруг увидел голову и плечи довольно большого крокодила, отдыхавшего на берегу. Я отъехал назад, чтобы он меня не увидел, и пристал за поворотом к противоположному берегу. Крадучись, шел я вдоль прибрежных зарослей с винтовкой наготове и каждые двадцать — тридцать ярдов подкрадывался к берегу, чтобы взглянуть на крокодила. Он не трогался с места. Наконец я медленно просунул винтовку сквозь кусты. Попасть в крокодила было нетрудно, но для верности я прицелился несколько раз, прежде чем мягко нажал на спуск, поймав в крест оптического прицела заднюю часть черепа, как рекомендовал мне Дарси. Крокодил повалился на бок и медленно сполз в воду.

Я подбежал к лодке и проплыл с полмили до лагеря, чтобы взять острогу, ножи для снятия шкуры и Фиф. Вернувшись на место, мы ощупывали дно на глубине десять футов, когда позади нас послышалось фырканье. Мы обернулись вовремя и заметили голову крокодила, уходящего под воду. Значит, он тяжело ранен, в противном случае он убрался бы отсюда совсем… Однако он все еще жив.

Мы сидели в лодке, ожидая, когда он появится снова. Я взял винтовку. Нам показалось, что мы просидели молча целый час, пока на поверхности воды у берега не появилась большая голова. Я стал поднимать винтовку, но Фиф закричала: «Смотри!» — и крокодил снова исчез под водой. Мы опять подождали, и я шепотом говорил Фиф, что я ей еще покажу, когда мы вернемся в лагерь. Потом она снова закричала: «Смотри!» — и показала на что-то за моей спиной. Я с шумом повернулся в лодке — это был крокодил, он выползал на берег умирать. Я выстрелил ему в ухо, потом еще раз. Четырнадцать футов шесть дюймов и первосортная шкура.

Я так обрадовался, что забыл поругать Фиф за то, что она кричала «Смотри!», пока мы не начали снимать шкуру, а тогда было слишком поздно. Потом я стал ворчать на нее за то, что она оставила в траве хороший точильный камень Дарси, где он мог потеряться. А Фиф начала издеваться надо мной, ехидно называя меня великим и свирепым охотником. Пора опять поставить ее на место. Если она еще раз осмелится… Она у меня получит, я покажу ей, кто глава семьи.

Дарси был очень доволен тем, что я сам добыл крокодила.

— Это лучше, что вы его чуть не потеряли. Если бы пуля прикончила его сразу, вы бы ничему не научились.

В полдень мы поставили поперек реки сеть на барракуду, но попалась всякая ерунда вроде скатов, пилы-рыбы и акул (это в пресной-то воде!).

Пофыркивали собаки, которые забрались в воду и лежали там в прибрежной тени. Мы ели, спрятавшись под противомоскитные сетки, чтобы мухи не садились на еду, как вдруг послышался всплеск и оборвавшийся визг одной из собак, находившихся под нашим присмотром. Больше мы ее не видели. Мы схватили винтовки и подбежали к воде, но поделать ничего не могли, разве что рассчитаться с крокодилом-убийцей во время следующей ночной охоты. Надежда оказалась напрасной.

Около лагеря совсем не было крокодилов, некого было даже подозревать в убийстве собаки. До сих пор в жаркие дни мы плавали в реке возле лагеря. Меня бросило в дрожь при мысли, что Фиф тоже подвергалась опасности, и я стал ругать ее.

Мы с Фиф начали охотиться по ночам одни, когда Дарси не хотелось выезжать. Мы добыли нескольких крокодилов, но самый большой из них был только двенадцати футов.

— Мы уже распугали больших крокодилов. Они убрались отсюда или прячутся, — сказал Дарси.

Мне нравилось пускать в ход гарпун, даже когда в этом не было необходимости. В этом было что-то волнующее, что-то первобытное. Охотясь с одной винтовкой, такого удовольствия не испытаешь никогда. Я возил гарпун с собой в лодке, даже отправляясь на охоту в такие места, где река была настолько мелкой и узкой, что он становился лишь обузой.

Однажды Дарси загарпунил крокодила и не мог понять, почему тот не всплывает, чтобы набрать в легкие воздуха, и не сопротивляется, когда его стали подтягивать за веревку. Когда Дарси выловил крокодила, оказалось, что тот мертвым-мертвешенек. Гарпун угодил в позвоночник и перебил спинной мозг.

Днем, сняв с крокодилов шкуры и пообедав, мы с Дарси забирались под противомоскитные сетки и говорили о крокодилах. Я начинал понимать этого человека. Долгое время до меня не доходило, почему такой прекрасный специалист, как Дарси, может проявлять такую небрежность в отношении орудий своего труда. Ведь из-за этого множество крокодилов было упущено. Однажды его винтовка дала осечку, в другой раз заклинило затвор. Гарпун тупой, веревка спутана. Фара часто выходит из строя. Это расстраивало и озадачивало, пока я не понял, что таким образом он инстинктивно способствует восстановлению поголовья крокодилов в тех реках, на которых ему еще придется охотиться. Такой человек, как Дарси, мог перебить всех крокодилов в реке, и они не скоро появились бы в ней снова. Состояние его снаряжения было своеобразной гарантией того, что для размножения и для следующей охоты останется еще много крокодилов. Я думаю, что если бы крокодилы стали так редки, что это поставило бы под угрозу тот образ жизни, который вел Дарси, то он занялся бы своим снаряжением, капнул масла на оружие, достал моток изоляционной ленты для фары и, может быть, изредка проходился бы напильником по наконечнику гарпуна.

И только много позже, когда мы охотились на крокодила-людоеда, я увидел, на что способен Дарси, если это необходимо. Если крокодил, которого ему надо непременно уничтожить, может быть убит одним из известных способов, Дарси выберет наилучший для данных условий.

Несмотря на то что он делился со мной всеми секретами охоты на крокодилов, мне порой казалось, что у меня никогда не будет того чутья, которым обладал Дарси. Так, в каком-нибудь месте, которое ничем не отличается от сотен других мест, он становился особенно внимателен, и там в самом деле оказывался крокодил.

— Дарси, а прежде вы добывали здесь крокодилов?

— Нет, — отвечает он, глядя на противоположный берег. — Но я чую их.

Но неужели он чуял в прямом смысле этого слова? Нет, я, наверное, просто приписывал ему необыкновенные способности.

На другом берегу реки расположились лагерем какие-то путешественники, и из чистой вежливости Фиф отправилась туда на лодке и пригласила их отведать жаркое из

голубей, на которых была запрещена охота. Они, наверное, подумали, что она пошутила, и отказались. А может быть, это не были обычные охотники. На всякий случай жаркое мы выбросили.

У нас кончились соль, продовольствие и охотничьи припасы. Пора было возвращаться на нашу базу вниз по реке. В последний раз мы поели баррамунды, погрузили наши пожитки в большую лодку, а оставшихся трех собак — в маленькую и отправились обратно к нижнему лагерю, в котором мы не были три недели и два дня. Из меня и в самом деле стало получаться что-то вроде охотника на крокодилов. Два раза мы с Дарси ездили за Живыми крокодилами для того человека, который отдал нам лодку. Поймали двух трехфутовых соляников и восемнадцатидюймового пресняка. Дарси повел лодку с мотором вниз по реке в Ялогинду, а мы с Фиф поехали на машине, захватив все снаряжение.

Сообщать о собаке, которую утащил крокодил, выпало на долю мне. Разумеется, она оказалась любимой собакой ее владельца, одним из лучших породистых чистокровных псов в окрестностях залива. Крокодилы всегда выбирают лучших. Впрочем, он очень обрадовался живым крокодилам, и мы расстались мирно.

Мы с Дарси поехали в лагерь за грузовиком, а также за мешками со шкурами, чтобы передать их своему агенту в Кэрнсе.

Согласно дневнику Фиф, в эту поездку мы добыли двести шестьдесят четыре фута крокодилов. На добрых пятьсот фунтов стерлингов. Но чек нам вручат только после того, как вернемся из поездки, которую мы собираемся совершить вдоль берега залива к реке Робинсона… или дальше, если управимся до сезона дождей. Возможно, доберемся до самого Арнхемленда.