"Ф.Г.Углов. Живем ли мы свой век" - читать интересную книгу автора Маланья Викентьевна умела ему не мешать. Она зорким взглядом улавливала
настроение мужа и, если он заводил пластинки, тотчас удалялась в другие комнаты и хлопотала на кухне или пушистой кисточкой смахивала пыль с картин. Ими она очень гордилась. были здесь полотна знаменитых художников - Репина, Кустодиева, некоторых современных модных художников. Но вообще-то Маланья Викентьевна все силы сосредоточила на заботах о своем Олежке и была спокойна, лишь когда он спал или, "оттаивая" от вчерашнего спектакля, нежился в постели. Во всякое другое время ее не покидало беспокойство за него. И тут, пожалуй, нетрудно понять тревогу Маланьи Викентьевны. В начале их жизни, когда ей было тридцать два года и она пламенела своей огненной южноукраинской черноокой красотой, разница в их возрасте не так бросалась в глаза. Он был хорош собою - красив и статен, как богатырь из славянской сказки, но слава самодеятельного певца не шла далеко, и голос его, тогда еще некрепкий, не столь выразительный, не выдавал в нем будущую знаменитость. Маланья упорно, жертвуя собой, творила из него артиста. Теперь, когда между ними происходила размолвка и Маланья Викентьевна в сердцах восклицала: "Кем бы ты был без меня?" - она говорила правду. Но роли их переменились: Маланья занята домашними делами, а он работает в театре, слава его растет с каждым годом. И если до сих пор они живут вместе, если союз их за два с половиной десятилетия не только не распался, но еще больше укрепился, то заслуга в этом принадлежит одной Маланье Викентьевне. - Маша! - кричал певец из далекой комнаты. - Ма-ша!.. Да где ты там запропала? Долго я буду звать тебя!.. Кричал он нарочито громко - с распевом, заодно пробуя и проверяя голос. "Псковитянке". А, черт! Как я буду петь!.. - Говорила тебе: не пей чай перед тем, как выходить на улицу. Сдались тебе этот... директор и тот... из отдела культуры! Крепкий чай, да еще с коньяком! Вот нынче ты будешь наказан: лишаю тебя вечерней прогулки. Выпьешь пару сырых яиц, а на ночь заварю тебе кофе с медом - и пройдет. Ты, ей-богу, как маленький!.. Сколько можно тебе внушать одно и то же!.. Маланья Викентьевна резво бегает по квартире. Благоухающий французскими духами шелковый халат, яркие цветы на нем создают иллюзию чего-то молодого и женственного, роскошный, купленный в Италии парик - она не снимает его и дома, - напоминает прежнюю Малашу. Он теперь быстро устает и мало обращает внимания на хорошеньких актрис. Было время, когда вдохновение еще долго не покидало его и после того, как он отыграет роль, отпоет все арии в спектакле. Ему нравились бурные овации, восторги поклонниц. Он горд был сознанием своей исключительности, тем, что нужен людям и люди платят ему любовью. Нынче ничего этого уже нет. Правда, он по-прежнему нравится публике, из чего следует вывод: он еще хорошо поет, но после спектакля уже не чувствует ни восторга, ни жажды жизни. Он как туго накачанный баллон; воздуха ему хватает лишь на спектакль. После он мертв, хочет только одного - лежать. И если прежде, повинуясь Маланье, он днем неохотно валялся в постели, то с годами настолько втянулся в эту привычку, что его уже с трудом можно было оторвать от мягкого, уютного ложа. Ах, как хорошо, что у него есть Маланья; она бережет его покой, предугадывает любое желание. - Маша! Отключи телефон. Я хочу подремать. Ну вот, хорошо, родная. |
|
|