"Мишель Уэльбек. Мир как супермаркет" - читать интересную книгу автора

сумерки). Некоторые предметы, не будучи поэтичными сами по себе, могут
рождать поэзию, поскольку они, одним своим присутствием заставляя забыть о
границах пространства и времени, внушают особое психологическое состояние
(и надо признать, что авторские дискурсы об океане, о руинах, о корабле
весьма и весьма впечатляют). Поэзия - не просто иной язык, это иной взгляд,
особый способ видеть окружающий мир и все вещи в этом мире (автострады
похожи на змей, цветы похожи на паркинги). На этом этапе книга Жана Коэна
уже выходит за пределы лингвистики, она оказывается напрямую связанной с
философией.
Всякое восприятие базируется на двух разграничениях: между объектом и
субъектом, а также между объектом и окружающим миром. И суть любой
философии определяется по тому, насколько четко она представляет себе эти
разграничения, - таков принцип, по которому все существующие философские
школы с уверенностью можно разделить на две группы. Поэзия, как полагает
Жан Коэн, стремится к стиранию граней: объект, субъект, окружающий мир
сливаются в единое, возвышенное лирическое целое. А философия Демокрита,
напротив, придает обоим разграничениям максимальную ясность (ослепительную,
как палимые солнцем белые камни в августовский полдень: "Нет ничего, кроме
атомов и пустоты").
Казалось бы, дело рассмотрено, вердикт вынесен: поэзия объявлена
эдаким симпатичным реликтом дологического мышления, мышления дикаря или
ребенка. Но есть одна проблема: философия Демокрита с некоторых пор
несостоятельна. Точнее, несовместима с великим открытиями физиков XX века.
Ведь квантовая механика исключает саму возможность существования
материалистической философии и заставляет нас коренным образом пересмотреть
разграничения между объектом, субъектом и окружающим миром.
В 1927 году Нильс Бор предложил то, что впоследствии было названо
"копенгагенским толкованием". Результат мучительного, в чем-то даже
трагичного компромисса, "копенгагенское толкование" придает важное значение
измерительным приборам и процедуре измерения. В полном соответствии с
принципом неопределенности Гейзенберга акт познания строится теперь на
новой основе: почему нельзя одновременно с точностью измерить все параметры
данной физической системы? Не только лишь потому, что "измерение нарушает"
эти параметры. Суть в том, что сами по себе, вне измерения они просто не
существуют. А стало быть, говорить об их предшествующем состоянии не имеет
никакого смысла. "Копенгагенское толкование" высвобождает акт научного
познания, предлагая нам вместо гипотетического реального мира связку
"наблюдатель - наблюдаемое". Оно превращает всю совокупность научной
деятельности в средство коммуникации, позволяющее людям обмениваться "тем,
что мы смогли наблюдать, тем, что мы узнали", говоря словами Нильса Бора.
В общем и целом физики нашего столетия остались верны "копенгагенскому
толкованию", хоть это и весьма усложняло им жизнь. Если хочешь добиться
успеха в повседневной исследовательской работе, то, понятно, удобнее всего
встать на твердые позитивистские позиции, которые можно выразить так: "Наше
дело - собрать воедино наблюдения, сделанные разными людьми, и соотнести их
с определенными законами. Понятие реальности нас не интересует, поскольку
не является научным понятием". И все же, наверное, неприятно бывает, когда
вдруг отдаешь себе отчет в том, что вырабатываемую тобой теорию совершенно
невозможно изложить внятным языком.
И тут на ум приходят странные ассоциации. С давних пор я с удивлением