"Марина Юденич. Гость" - читать интересную книгу авторатрадиционном понимании. Он верил в разумный баланс положительных и
отрицательных сил в масштабах вселенной и, стало быть, в некую высшую справедливость, которая рано или поздно торжествует. Все это случилось уже очень давно, и не сразу, а лишь много лет спустя он понял, какой грех лежит на его душе. Он не боялся возмездия, людского или свыше, он с удивительно жесткой ясностью осознал, что кара ему будет пострашнее всех возможных наказаний - он всегда будет жить с этим. Так и случилось. Он не давал зароков и обетов, специально не делал ничего, чтобы искупить свое преступление или разжалобить кого-то или что-то, - однако все эти годы он жил сообразно своим собственным представлениям о совести и чести, как ни сильны были порой соблазны, как жестко ни диктовали противное обстоятельства. И наступил день, когда он почувствовал: прошлое отступило, еще не забылось, но как бы подернулось дымкой, к нему пришло нечто похожее на любовь, и оцепеневшее сердце дрогнуло, будто кто-то мягко сжал его теплыми ладонями. Тогда он почти поверил. Теперь оно вернулось... - Неправда, не верю, неправда, ты не вернешься, ты не заберешь меня, ты меня забудешь. - Она твердила это уже несколько дней подряд. Ее милое детское еще лицо опухло от слез, глаза покраснели. - Пожалуйста, ну пожалуйста, я прошу, я очень прошу тебя... - Что пожалуйста, котенок? Оленька, что пожалуйста? - Он спрашивал в сотый, тысячный раз, целуя ее мокрые глаза и щеки, хотя ответ знал. Она тысячу раз отвечала ему одинаково, тысячу раз за последние три дня. Последние три дня вообще были похожи на один день, который по чьей-то мистической ошибке просто каждое утро начинается снова, вместо того чтобы одним и тем же маршрутом - от ее дома в старый парк, потом в маленькое, спрятавшееся в зелени кафе-мороженое, потом бесцельно - по улицам, все одним и тем же, потом на трамвае, одинаково дребезжавшем, - до конечной остановки "Старый пляж", потом пешком к самому пляжу, там - на причал и на нем были дотемна, потом - обратно к ее дому. Все это время они одними и теми же фразами вели один и тот же разговор, который каждый раз в определенных местах обрывался ее рыданиями, невыносимо жалобными, разрывающими ему сердце, и почти родственными ласковыми поцелуями, которыми он пытался ее успокоить. Это удавалось на некоторое время - она затихала, они начинали говорить о чем-то ином, но каждый раз случайно вырвавшееся у него слово возвращало ее к этому бесконечному разговору - все начиналось снова... Суть разговора была очень проста и сводилась к двум фразам - она просила его не уезжать учиться в Ленинград, уверенная в том, что в далеком большом городе он сразу разлюбит и забудет ее, а он клялся, что этого не произойдет никогда и что, как только она через год закончит школу, сразу же приедет к нему, не важно, поступив в институт или нет, и они заживут новой свободной взрослой жизнью в прекрасном, самом лучшем на свете городе. Они любили друг друга первой любовью, быть может, чуть более возвышенной и романтической, чем у сверстников, поскольку оба были очень "книжными" и воспитывались прекрасными бабушками - провинциальными русскими интеллигентками, каких и в те времена оставалось уже очень мало. Еще перед началом вступительных экзаменов он страшно противился своему отъезду и не мыслил жизни в далеком чужом городе со своими моложавыми светскими родителями, без бабушки и, главное, без Оли. Однако жизнь, которая завертела |
|
|