"Юрий Тынянов. Портреты и встречи (Воспоминания о Тынянoве) " - читать интересную книгу автора

поводом для создания мнимого человека? В машине павловского государства с ее
канонизированными законами существования достаточно описки, чтобы из нее
вышла андерсеновская тень, которая растет, делает карьеру, занимает все
большее место в сознании и наконец распоряжается судьбами беспрекословно
послушных мертвому ритуалу людей.
Параллельно Тынянов рассказал историю поручика Синюхаева, который
благодаря другой, прямо противоположной, ошибке выбыл из числа живых и был
записан мертвым. Нигде не перекрещиваясь, не переплетаясь, две истории ведут
читателя в самую глубину той мысли, что для мертвой правильности
канцелярского мышления не нужен и даже опасен живой человек.
Этот рассказ, написанный с лаконичностью латинской прозы, в 30-х годах
был единодушно признан значительным явлением в нашей литературе.
Подпоручик Киже стал именем нарицательным, стал символом холодного,
равнодушно-казенного отношения к жизни. Это имя и до сих пор можно встретить
в сатирической заметке, в публицистической статье, направленной против
бюрократизма. Но значение рассказа глубже. В наброске автобиографии Тынянов
писал: "После романа о Грибоедове я написал несколько рассказов. Для меня
это были в собственном смысле рассказы: есть вещи, которые именно
рассказываешь как нечто занимательное, иногда смешное. Я работал тогда в
кино, а там так начинался каждый фильм и так находились детали". Это
замечание относится, мне кажется, к рассказу "Малолетный Витушишников". Как
и в "Подпоручике Киже", Тынянов из множества больших и малых событий,
составляющих жизнь огромной страны, выбирает самое малое: на этот раз
"государственное потрясение" в России Николая Первого возникает и
молниеносно развивается по той причине, что фрейлина Нелидова "отлучила
императора от ложа". Но и это незаметное, ничтожное, замкнутое событие
оказывается тесно связанным с другими, все более крупными, доходящими
наконец до "исторической катастрофы". Так стройно работающий
"электромагнетический аппарат" николаевской эпохи открывается во всей своей
мнимой значительности и ложном величии.
Исторические рассказы Юрия Тынянова проникнуты иронией - по видимости
добродушной, а на деле язвительной и горькой. Я бы сказал, - быть может, это
покажется странным, - что в них есть нечто чаплинское: то соединение
гротеска и трагедии, обыденного и невероятного, смешного и печального, та
бессмысленность существования, против которой не только трудно, но опасно
бороться.
Повесть "Восковая персона" стоит несколько в стороне от других
произведений Тынянова, хотя нисколько не уступает им ни в конкретности
исторического воображения, ни в силе, с которой нарисованы деятели
петровского государства. Она порою трудна для чтения: она написана как бы от
имени человека петровского времени, когда в русский язык ворвалось множество
иностранных слов, подчас в неожиданных и причудливых сочетаниях. Это были
слова, еще как бы неловко и неуверенно чувствовавшие себя в чужом языке и
вместе с тем необычайно резко окрашивавшие разговорную речь того времени.
Нужно было глубоко проникнуть в лексику Петровской эпохи, чтобы
воспроизвести ее на страницах "Восковой персоны".
Но стилистическая новизна и острота этой повести заключается не только
в том, что в ней воспроизведен язык Петровской эпохи. Эти языковые средства
помогли Тынянову создать характеры, поразительные но своей точности. Таков
Меншиков с его потерей представления о том, что его окружает, с его страхом