"Юрий Тынянов. Портреты и встречи (Воспоминания о Тынянoве) " - читать интересную книгу автора

"Невероятные бредни о совокупном путешествии черта, смотрителя морга и
студента Лейпцигского университета в женский католический монастырь".
Юрий засмеялся:
- Ну-ка, почитай! Я начал:
Черт.
Почтенный враг, проклятый Спиагудри...
Нина вздохнула во сне, и, боясь, что сейчас она проснется, я стал
читать с такой быстротой, что Юрий, у которого было заинтересованное лицо,
сказал негромко:
- Не торопись.
- Комната студента в Лейпциге, - шпарил я с бешено стучавшим сердцем.
Студент.

В далекой снежной России
Запевает призывный рог,
Цветут янтари золотые,
Мадонна у ваших ног...

...Задыхаясь, я прочел трагедию до конца. Она была небольшая, страницы
четыре. Инна проснулась. Юрий побежал за женой. На ходу он сказал мне:
- В тебе что-то есть.
И больше - увы - мы не говорили о литературе.
До Торошина надо было ехать в телеге, и с этим "в тебе что-то есть" я
через два дня провожал его ранним утром, едва рассвело. Он был взволнован,
расстроен и даже - что с ним никогда не случалось - прикрикнул на Сашу,
который глупо и беспечно острил.
С этим "в тебе что-то есть" я вернулся к себе, принялся за "Фауста", но
вскоре захлопнул книгу. Это сказал не Дмитрий Цензор, которому я прочел
когда-то беспомощное, детское стихотворение. Это сказал Юрий. "В тебе что-то
есть". Как жаль, что я не успел прочитать ему и мою вторую трагедию, которая
называлась: "Предсмертные бредни старого башмачника Гвидо"!
Я не знал тогда, что придет время, когда я буду горько корить себя за
то, что не записывал наших ежедневных в течение многих лет разговоров. Его
ждет трудная жизнь, физические и душевные муки. Его ждет комнатная жизнь,
книги и книги, упорная борьба с традиционной наукой, жестокости, которых он
не выносил, признание, непризнание, снова признание. Рукописи и книги.
Непонимание, борьба за свою, никого не повторяющую сложность. Книги - свои и
чужие. Счастье открытий. Пустоты, в которые он падал ночами...
Я не знал тогда, что его неслыханная содержательность на всю жизнь
останется для меня требовательным примером. Что и после своей безвременной
смерти он останется со мной, поддерживая меня в минуты неверия в себя,
безнадежности, напрасных сожалений. Что в самом нравственном смысле моего
существования он займет единственное, как бы самой судьбой предназначенное
место.

3

В 1919 году студент первого курса, служивший в студенческой столовке
хлеборезом, поэт и частый посетитель московского "Кафе поэтов", я бродил по
военной, заваленной снегом Москве с туманной головой и неопределенным, но