"Юрий Тынянов. Пушкин. Юность. Часть 3." - читать интересную книгу автора

старое мешало жить. Сумароков, которого Шишков произвел в гении, был
карлик и завистник. Шутовской был злодей.
Галич неожиданно помог ему. Толстый, благосклонный, апостол неги, или
попросту лени, Галич был далек от предрассудков. Он прочел им лекцию о
{сатире}.
Сатира делилась на сатиру личную (пасквиль), частную и общую. Пасквиль
обнаруживал заразительный образ мыслей и поступков отдельного лица и
жертвовал спорною его честью общему благу, карая только таких безумцев и
порочных, коих пагубное влияние на общественную нравственность никакими
другими средствами отвращено быть не могло... Сатира личная была
своевольна, она обращалась без разбору и к дурачествам, и к странностям, и
к порокам, не исключая {физических}, и любила оригиналы отечественные и
современные.
С застывшею улыбкою, не дыша, не записывая, слушал Александр толстого
мудреца.
Нет, поэзия была не только в этой жалобе, в этой
музыке, которая называлась элегией, не в этой любви к деве, которую он
назвал Эвелиной, она была не только в той безыменной сатире, которая
осмеивала монахов и седых игумений - рядом со дворцом, - она была в сатире
общей, частной и личной. Он жаждал встречи с врагами. Недаром дядю
принимали в якобинском колпаке. Война!



5

Пушкин, Пущин, Ломоносов получили приглашение на бал к Бакуниным.
Весь день Пушкин был в волнении: это был первый его выход в свет.
Эвелина ждала его. Впрочем, он не знал, как встретится с Катериной
Бакуниной.
Ломоносов попросил дядьку Фому начистить мелом пуговицы на мундире и
любовался: они теперь блестели. Жанно, попробовав растянуть панталоны, из
которых вырос, отказался от своего намерения.
Они отправились на бал. Пушкин был сумрачен и неловок. Он слишком
много написал стихов Бакуниной, чтоб радоваться этой встрече или
чего-нибудь ждать.
Но окна у Бакуниных были освещены, женские тени мелькали; он вдруг
задохнулся, засмеялся, взял за руку Жанно и сказал, что сегодня будет
танцевать.
Жанно, второй влюбленный, также собирался.
Сотни свечей горели, на хорах музыканты настраивали скрипки.
Бледная, с покатыми плечами, с неровным румянцем, Бакунина встретила
их с улыбкой, которой он боялся. Может быть, она и не была так прекрасна.
Она была похожа на свою мать, что он впервые заметил. Мать была окружена
молоденькими бледными людьми, странно похожими друг на друга. Это все были
дамские угодники, вестовщики, которых Пущин не терпел. Старая Бакунина их
пригревала. Двое гусар в свисающих с плеч ментиках подошли к ним:
Соломирский, Чаадаев. Оба были знаменитые щеголи, слава об их щегольстве и
соперничестве занимала всех царскосельских обывателей. Они любили
появляться на балах вместе, почти не разговаривая друг с другом, почти не