"Марк Твен. Старые времена на Миссисипи" - читать интересную книгу автора

вернулся учеником механика, "подручным" на пароходе! Это событие
окончательно подорвало мою веру в то, чему нас учили в воскресной школе.
Ведь этот мальчишка был весьма неблагочестив, не мне чета; и вот он
оказывается вознесенным на вершину славы, в то время как я пребываю в печали
и безвестности. В своем величии этот парень был совершенно лишен
великодушия. Он всегда припасал какой-нибудь ржавый болт, чтобы чистить его
именно тогда, когда судно стояло в нашем городке, и тер его, усевшись у
поручней, - там, где мы все могли его созерцать, завидовать ему и ненавидеть
его. А когда пароход становился на отстой, парень приходил домой и
разгуливал в самом промасленном, самом грязном своем платье, чтобы никто не
забывал, что он служит на пароходе. В разговоре он постоянно ввертывал
пароходные термины, притворяясь, будто до такой степени привык к ним, что
забывает, как они непонятны для людей обыкновенных. Он с таким
непринужденным видом говорил о "бакборте" лошади, что мы невольно проклинали
его. Он всегда говорил о Сент-Луисе, как старожил, иногда мимоходом
упоминая, как он "проходил по Четвертой улице" или "шел мимо Клуба
плантаторов". Рассказывая о каком-то пожаре, когда он здорово поработал
насосом на старухе "Миссури", он начинал завираться до того, что высчитывал,
сколько примерно городов, величиной с наш, сгорело в тот день. Из наших
мальчиков двое или трое считались выдающимися личностями, так как они один
раз побывали в Сент-Луисе и имели смутное представление о тамошних чудесах;
но дни их славы кончились. Они погружались в робкое молчание и ловко
смывались, когда приближался бесцеремонный и безжалостный ученик механика. У
этого парня бывали деньги, и волосы его лоснились от помады; он носил
дешевые серебряные часы на броской медной цепочке, кожаный пояс и ходил без
подтяжек. Если когда-либо существовал человек, которым искренне восхищались
и которого притом ненавидели его товарищи, то это был именно этот юнец. Ни
одна девушка не могла устоять перед его чарами. Он затмевал всех ребят
городка. Когда его пароход наконец взорвался, мы все почувствовали такое
спокойствие и удовлетворение, какого не знали уже давным-давно.
Но когда он на следующей неделе вернулся домой, живой и знаменитый, в
ореоле героя, и появился в церкви, весь исцарапанный и перевязанный, и все
на него глазели с восхищением, мы решили, что пристрастие провидения к этому
недостойному гаду достигло такой степени, что уже само провидение подлежит
нашей критике.
Карьера этого человека могла дать только один результат, что вскоре и
обнаружилось. Мальчики один за другим стали уходить на реку. Сын священника
стал механиком, сыновья доктора и почтмейстера - пароходными кассирами, сын
оптовика-виноторговца сделался буфетчиком на пароходе, а четверо сыновей
самого крупного торговца и два сына судьи округа стали лоцманами. Положение
лоцмана было самым блестящим. Лоцман даже в те времена, когда оклады были
мизерными, получал царское жалованье - от ста пятидесяти до двухсот
пятидесяти долларов в месяц, без вычетов за стол. Его двухмесячный оклад
равнялся годовому жалованью пастора. И вот, некоторые из нас были просто
безутешны. Мы не могли устроиться работать на реке, вернее - наши родители
не пускали нас.
В конце концов я просто убежал. Я сказал себе, что ни за что не вернусь
домой, пока не стану лоцманом и не смогу вернуться озаренный славой. Но мне
это как-то не удавалось. Я робко пробирался на палубы пароходов, которые бок
о бок, как сардинки, стояли у длинных причалов Сент-Луиса, и очень смиренно