"Марк Твен. Старые времена на Миссисипи" - читать интересную книгу автора

рассматривал только как средство благополучно провести судно. С тех пор я от
всего сердца жалею докторов. Что для врача нежный румянец на щеках красавицы
- как не "рябь", играющая над смертельным недугом? Разве он не видит за
внешней прелестью признаков тайного разложения? Да и видит ли он вообще эту
прелесть? Не разглядывает ли он красавицу с узко профессиональной точки
зрения, мысленно комментируя болезненные симптомы?
И не раздумывает ли он иногда о том, выиграл ли он, или проиграл,
изучив свою профессию?


ГЛАВА IV
ОБРАЗОВАНИЕ "ЩЕНКА" ПОЧТИ ЧТО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ

Тот, кто оказал мне любезность прочитать предыдущие главы, вероятно,
удивлен, что я так подробно, как настоящую науку, рассматриваю лоцманское
дело. Но в этом и заключалась основная задача предыдущих глав, и я еще не
совсем ее выполнил: мне хочется самым наглядным, самым подробным образом
показать вам, насколько эта наука чудесна. Морские фарватеры обозначены
буями и маяками, и научиться идти по ним сравнительно нетрудно; у рек с
твердым каменистым дном русло меняется очень медленно, и можно поэтому
изучить его раз навсегда; но проводить суда по таким огромным водным
потокам, как Миссисипи и Миссури, - это совсем другое дело: их наносные
берега, обваливаясь, вечно меняют свой облик, подводные коряги постоянно
перемещаются, песчаные отмели все время изменяют очертания, а фарватеры то и
дело виляют и отклоняются в стороны; приходится при любой темноте, при любой
погоде идти навстречу препятствиям без единого буйка или маяка, потому что
на протяжении трех-четырех тысяч миль этой коварной реки ни одного буйка, ни
одного маяка нет. Я чувствую себя вправе так распространяться об этой
великой науке, потому что из людей, водивших корабли, а следовательно,
практически знающих лоцманское дело, наверное еще никто не написал о нем ни
слова. Будь эта тема избита, я счел бы себя обязанным пощадить читателя; но
поскольку она совершенно нова, я и решился отвести ей такое место.
Когда я усвоил название и положение каждой приметы на реке, когда я так
изучил ее вид, что мог бы с закрытыми глазами начертить ее от Сент-Луиса до
Нового Орлеана, когда я научился читать по водной поверхности так, как
пробегают новости в утренней газете, и, наконец, когда я заставил свою тугую
память накопить бесчисленные сведения о всяких поворотах и промерах и,
накопив, орудовать ими - я счел свое образование законченным. А потому стал
носить фуражку набекрень и стоял у штурвала с зубочисткой во рту.
Эти повадки не ускользнули от мистера Б. Как-то он сказал:
- А какой высоты вон тот берег у Берджеса?
- Как же я могу сказать, сэр? Ведь до него три четверти мили.
- Неважное зрение, неважное! Возьми подзорную трубу.
Я взял подзорную трубу и тогда сказал:
- Не знаю. По-моему, фута полтора.
- По-твоему, полтора фута? А ведь берег-то шестифутовый. Ну, а какой
вышины он был в прошлый рейс?
- Не знаю. Совсем не заметил.
- Не заметил? Ну, так тебе теперь придется всегда отмечать высоту
берега.