"Марк Твен. Школьная горка (Пер. Л.Биндеман) [F]" - читать интересную книгу автора

так же надежно, как грязь и пепел погребли под собой Помпею почти
восемнадцать веков назад. Великая Буря принялась за дело тихо и хитро. Она
не стремилась к внешним эффектам: не было ветра, не было шума, но путник
видел в полосках света от незанавешенных окон, что она крыла землю тонкой
белой пеленой мягко, ровно, искусно, уплотняя покров быстро и равномерно;
замечал путник и то, какой необычный был этот снег; он падал не из легкого
облачка пушистыми снежинками, а стоял белой мглой, будто сеялся порошок, -
удивительный снег. К восьми часам вечера снежная мгла так сгустилась, что
свет лампы был неразличим в нескольких шагах, и без фонаря путник не видел
предмета, пока не подходил к нему так близко, что мог тронуть его рукой.
Любой путник был, по сути дела, обречен, если только он случайно не
набредал на чей-нибудь дом. Ориентироваться было невозможно; оказаться на
улице - означало пропасть. Человек не мог выйти из собственной двери,
пройти десять шагов и найти дорогу обратно.
Потом поднялся ветер и завел свою песню в жуткой мгле; с каждой минутой
он нарастал, нарастал, пение переходило в рев, завывания, стоны. Он поднял
снег с земли, погнал его вперед плотной стеной, нагромоздил то здесь, то
там поперек улиц, пустошей и против домов огромными сугробами в пятнадцать
футов высотой.
Не обошлось, конечно, без жертв. Тех немногих, кто оказался под открытым
небом, неминуемо ждала беда. Если они шли лицом к ветру, он мгновенно
залеплял его плотной маской снега, слепившего глаза, забивавшегося в нос;
снег перехватывал дыхание, сражал на месте; если они шли спиной к ветру,
то валились в сугроб, и встречная стена снега погребала их под собой. В ту
ночь только в этой маленькой деревеньке погибло двадцать восемь человек;
люди слышали крики о помощи и вышли из дому, но в ту же минуту сами
пропали во мгле; они не могли отыскать собственную дверь, заблудились и
через пять минут сгинули навеки.
В восемь часов вечера, когда ветер начал постанывать, присвистывать и
всхлипывать, мистер Хотчкис отложил в сторону книгу о спиритизме, снял
нагар со свечи, подкинул полено в камин, раздвинул фалды сюртука и,
повернувшись спиной к огню, стал перебирать в уме сведения об обычаях и
нравах в мире духов, о их талантах и повторять с вымученным восторгом
стихи, которые Байрон передал через медиума. Хотчкис не знал, что на улице
- снежная буря. Он был целиком поглощен книгой часа полтора. Появилась
тетушка Рейчел с охапкой дров, бросила их в ящик и сказала:
- Ну, сэр, в жизни ничего страшней не видывала, и Джеф то же самое
говорит.
- Страшней чего?
- Бури, сэр.
- А что там - буря?
- Господи, а вы и не знаете, сэр?
- Нет.
- Жуть берет, какая буря; век проживешь, а такого не увидишь, масса
Оливер: сыплет мелко, будто золу сдувает, в двух шагах ничего не видать.
Мы с Джефом были на молитвенном собрании, только что воротились, так,
верите ли, у самого дома едва не заплутали. А теперь выглянули наружу -
сугробище намело, какого сроду не бывало; Джеф говорит... - Рейчел
оглянулась, и выражение ужаса появилось у нее на лице. - Я-то думала, он
тут, а его нет!