"Иван Трифонович Твардовский. Родина и чужбина " - читать интересную книгу автора

Чтобы скрасить тяжесть раннего подъема, мать начинала издалека:
- Шу-у-ра-а! Шу-у-рик! Сынок мой, проснись, детка мой! Солнышко уже
взошло! Вставай, мой дорогой! Проснись, детка! Днем поспишь. Ну быстрей же,
детка! Посмотри же! Петушки, воробушки, птички синички, все букашки, все
жучки загудели, полетели, побежали кто куда! Ну вставай же! День начался!
Каждое хуторское хозяйство обходилось своим пастбищем, своими
пастухами. Кто позажиточнее, нанимал пастухов со стороны, у нас эту работу
выполняли дети. Шуре пришлось нести такую службу несколько лет, следующая за
ним по возрасту сестра Анна помогала матери ухаживать за младшими. А младшие
у нас были всегда.
Вставать рано утром тут горе. Детский сон сладок, особенно летом, когда
нет сил даже сообразить, чего, собственно, от тебя хотят. Мать это хорошо
понимала и, конечно же, жалела сына, но не показывала своей жалости. И не
могу вспомнить такого случая, чтобы брат жаловался на судьбу, отнекивался,
ставил бы какие-нибудь условия! Нет! Почесывая искусанные комарами,
исцарапанные ноги, жмурясь от света, он становился на четвереньки, точно
прислушиваясь к звукам околицы, хотел убедиться, что да, день начался, а
потом уже и вставал.
Детство... "Играйте же, дети! Растите на воле! На то вам и красное
детство дано!" - это строчки Н.А. Некрасова. Наше в меру яркое и в меру
трудное, красное детство... Каких только не было эпизодов в буднях ребячьей
жизни!
Шура и я. Мы играем в камушки на куче песка у колодца. Такие игры -
обычное занятие детей тех лет. Поиграв, побежали с братом к гумну
вприпрыжку, напевая что-то задорное. Было мне четыре года. Я с трудом
поспевал за ним, придерживая штанишки свободной рукой. У распахнутых ворот
гумна, в тени на прохладном току, остановились.
В полумраке гумна стояла веялка. Мы подошли к машине. С замиранием
сердца смотрели на нее. Мое внимание привлекла пара шестеренок, и я тронул
их рукой. Тем временем Шура зашел с другой стороны, взялся за рукоятку, и...
о, ужас! Машина застучала, заколыхалась, а я, крича и теряя сознание, упал
на ток с раздавленными пальцами левой руки. Видя мои страдания, Шура тоже
громко заплакал. Затем, опомнившись, схватил меня под руки и потащил в
сторону хаты, к бабушке Зинаиде Ильиничне.
Бабушка Зина в нашей семье находилась постоянно. Случалось, что недолго
гостила у своих дочерей, которые жили в разных местах Смоленской губернии
своими семьями. И опять возвращалась, делилась новостями, впечатлениями и,
как прежде, входила в жизнь нашей семьи. До конца своих дней несла она долю
забот и дел, которые никогда не кончались. Нас тогда было в семье человек
восемь. Младшему, Павлику, год от роду, но и он тоже считался едоком, как в
шутку и всерьез говорили в те времена. В хате для бабушки отводился совсем
незавидный уголок между русской печью и входной стороной. Был там устроен
так называемый полик, а повыше что-то вроде полатей из нескольких досок,
соединенных на одном уровне с верхом русской печи. Бабушка имела кое-какие
вещи, бережно хранившиеся ею в небольшом сундучке. Они предназначались для
того рокового часа, когда человека обряжают в его последний путь по земле.
Бабушка, человек исключительной доброты, всегда знала, кто из нас где, чем
занят, поел ли, одет ли как следует, есть ли на руках вязанки (варежки),
кому нужно починить штаны или пальтишко. Беды наши ребячьи разделяла
сердечно и оберегала, как могла, от гнева отца своим материнским правом.