"Иван Трифонович Твардовский. Родина и чужбина " - читать интересную книгу автора

Вставал отец рано, раньше всех в семье. Еще и день не начался, а его
унесло вон куда! Так и мелькает его фигура среди наших лоскутных нив - на
пашне, на целине. То там, то сям, сгибаясь, поправляет, переворачивает
дернину - "перепреет - хоть пятнышко, да удобрит", - ногой, рукой придавит
и - дальше... Остановится, туда-сюда оглянется: "Ага!" - застой воды
заметил, туда понесло его - спустит. И все как-то споро, с желанием, с
любовью. Такие утренние "прогулки" весной и летом совершал он как бы совсем
не в счет своего рабочего дня.
Влияние отца в семье на нас, на детей, до определенного времени было
несомненным, и мы с искренним уважением относились к его броской, завидной
расторопности. Нам было лестно, что и лошадь наша не как у всех, а глядишь
еще - рожь удалась отменная, что есть у нас и "сад плодовый: пять яблонь -
пять сортов", и есть сажелка, где можно купаться. Но в глазах соседей мы
выглядели странно: "все не как у людей".
Мой рассказ - о той "малой частице света...", которой давно не
существует в ее прежнем виде, хотя частица самой тверди земной, конечно же,
никогда не исчезнет - она там же, где и была, и никто никогда не сдвинет, не
перенесет ее в другие широты.
Мы любили окружавшую нас природу и росли слитно с ней, впитывая в
полной мере детские радости. Все стежки-дорожки, пригорки и задворки,
кустарники и болотца, усадебные насаждения и наши немудрые строения были
милы и дороги. Возле простенького, на один скат крылечка с лавочками стояли
старые сосна и ель, почти сросшиеся у корней, с густыми, широкими кронами.
Без этих деревьев трудно мне представить нашу загорьевскую усадьбу - так
ярко они запечатлелись в детской памяти. Там, под кронами, пилились на
козлах дрова, отбивались косы, на гладких нижних сучьях были развешаны
грабли, веревки, косы. Тут же находились телега, плуг, борона. Место это
содержалось в порядке, в чистоте. Тут даже в ненастье было сухо. Прямо на
восток от хаты, под пригорком - водоем и колодец. Водоемчик шутейный,
маленький, называвшийся у нас сажелкой, устроенный омутом, все же не без
затейливости: в центре насыпной курганчик с кустарничками - и это было очень
занятно для детей; чтобы попасть туда, нужно было уметь плавать или как-то
придумать переправу. Детская фантазия позволяла называть это место
"необитаемым островом", где можно было стать "Робинзоном". А сколько было
всяких деревьев! И липы, и рябины, и березы, да и садик же за сенным
сарайчиком... Дальше, между гумном и яблоневым садиком, - рощица из осинок.
Затем - "Поле под дубами", а там и "Желтая горка". В другой стороне, где
кузница, - целая аллея молодых березок, тянувшаяся вдоль границы с соседями
Ивановыми. Она была посажена старшим братом Константином и отцом.
На хуторе у нас все приметные места носили имена. "Поле под дубами" -
при вырубках мелколесья были оставлены два дубка, как наиболее редкостные и
ценные деревья. "Лужайка под ракитой" - крохотный лужок, где стояла старая
ракита с округлым кустом приствольной поросли. Была еще и "Белая горка" -
жиденькая рощица березок; был и "Большой луг". Эти места, конечно, до
смешного малы, но в детстве воспринималось нами все это совсем по-особому.
Поднимали нас рано. Лишь самым младшим позволялось спать вдоволь. Пасти
скотину, как помню, мать будила брата Шуру. В летнее время до привоза сена в
сарай наша постель устраивалась прямо на полу, где мы все спали друг возле
дружки на разостланных сенниках - матрасах из сена или соломы. Укрывались
одежками. О простынях не было и речи.